Две недели на соблазнение
Шрифт:
У Джулианы защемило сердце, и она прошептала:
— Малышка простит тебя.
— Ты этого не знаешь.
— Нет, знаю. — Она помолчала. Как можно было не простить его! — Знаю, Саймон. Ты же приехал за ней. За ними обеими. Приехал, чтобы позаботиться о них.
— Не делай из меня героя. Джулиана. Я нашел ее… и узнал о ее положении. Она не говорила мне, кто отец, и я был в ярости. Я оставил ее здесь. Не желал ее знать.
Джулиана не могла в это поверить. И не поверила.
— Нет… — Она покачала головой. — Это неправда.
Герцог отвернулся от нее, вернулся к окну и устремил взгляд на пустошь. Молчание длилось довольно долго. Наконец он проговорил:
— Я приехал только для того, чтобы решить, что делать дальше. Чтобы заставить ее сказать, кто этот человек. И подготовить все для того, чтобы спрятать ребенка. Спрятать свою сестру. Ты по-прежнему считаешь меня героем?
Она нахмурилась.
— А ты все еще собираешься сделать это?
Он снова повернулся к ней.
— Не знаю. Возможно. Я долго думал об этом по дороге сюда. А теперь… — Он внезапно умолк.
— А что теперь?
— Я не знаю! — выкрикнул Саймон в отчаянии. — Потому что теперь все мои планы кажутся мне… ужасно неразумными. Теперь моя сестра со мной не разговаривает. И теперь… Теперь я держал в руках этого ребенка.
Джулиана снова приблизилась к нему и увидела в его глазах муку. Он потянулся к ней и провел пальцами по ее щеке — настолько мягко и нежно, что она прикрыла глаза, чтобы не выдать своих чувств.
— А ты еще больше все усложнила…
Джулиана в изумлении распахнула глаза.
— Что это значит?
— Только одно: когда ты рядом, я забываю обо всем, что должен помнить. И единственное, чего я хочу, — вот это…
Он прижался губами к ее губам, и нежность поцелуя еще больше усилила щемящую боль, которая поселилась в ее сердце во время этого разговора.
Но в поцелуе Саймона была не только нежность, но и отчаяние. И казалось, что этот поцелуй оставил обнаженными их обоих — обнажил их души.
Они на мгновение отстранились друг от друга. И тут Джулиана, не в силах сдержаться, обвила руками шею герцога и ответила на его поцелуй со всей страстью, любовью и тоскливым желанием.
И тотчас же все изменилось.
Саймон с проклятием отпрянул от нее и отступил на несколько шагов, показавшихся ей милями.
Затем он утер рот тыльной стороной ладони, словно стирая память о ней, и пробормотал:
— Я должен защищать свою семью, Джулиана. Должен сделать все, что необходимо, для защиты нашего доброго имени.
Она кивнула:
— Я понимаю…
— Нет, не понимаешь. Ты просто не можешь этого понять. Но я герцог, и я должен исполнить свой долг.
— Ты говоришь так, будто я просила тебя отказаться от твоего долга.
Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
— Нет, не просила. Знаю, что не просила. Но ты пробуждаешь во мне желание отказаться от долга. Желание послать все к черту. Заставляешь думать, что все могло бы быть по-другому.
«Таков порядок вещей», — мысленно закончила за него Джулиана.
Ей хотелось накричать на него. Хотелось кричать, что все может быть по-другому. Что он сможет изменить порядок вещей. Что он герцог и свет простит ему почти все.
Да и вообще, кому какое дело до того, что думают все эти ужасные люди?
Но она понимала, что убеждать Саймона бесполезно. Она уже говорила ему все это множество раз. И те ее слова ничего для него не значили.
— Я не свободен поступать так, как мне хочется, — продолжал он. — Я не могу отвернуться от мира, в котором мы живем.
— От мира, в котором ты живешь, Саймон, — поправила она. — Но, думаю, ты свободен поступать так, как хочется. Ведь ты не бог, даже не король, а просто человек из плоти и крови — как и все мы. — Она понимала, что должна остановиться, но уже не могла этого сделать. — Дело не в твоей сестре или племяннице, или в том, что хорошо для них. Дело в тебе самом. И в твоих страхах. Не общество держит тебя в ловушке. Свою тюрьму ты создал сам.
Он на мгновение оцепенел. И тут же снова превратился в холодного и надменного герцога Лейтона.
— Ты сама не знаешь, что говоришь.
Она ожидала этих слов, но все же они ее уязвили. Джулиана медленно подошла к колыбели. Провела пальцем по нежной щечке спящего ребенка и тихо сказала:
— Есть в жизни вещи похуже скандала.
Он промолчал, а она пересекала комнату и, приблизившись к двери, обернулась.
— Я лишь надеюсь, Саймон, что ты поймешь это прежде, чем станет слишком поздно.
Джулиана вышла, высоко держа голову. Когда, же дверь за ней закрылась, она со стоном привалилась к ней — ее поразила жестокая и неумолимая правда: она любила его. Но это ровным счетом ничего не меняло. Он по-прежнему был помолвлен с другой, по-прежнему одержим правилами приличий и репутацией. И он по-прежнему был герцог Гордец. Ей лучше не забывать об этом.
Джулиана сделала глубокий вдох и тихо всхлипнула.
Наверное, лгут те, кто превозносил любовь, ее радости и возвышенность. Те, кто говорил ей, что любовь прекрасна.
Ничего прекрасного в ней нет. Любовь ужасна.
Но как же невыносимо сознавать, что она, Джулиана, недостаточно хороша для Саймона!
Снова всхлипнув, она выпрямилась, отлепилась от стены и быстро зашагала по коридору.
Глава 15
Чересчур фамильярные слуги — худшее из оскорблений. Изысканные леди не сплетничают на кухне.
Наконец-то очарование провинциальной жизни вернулось…