Две повести
Шрифт:
– Ешь, Светик, ешь, не отвлекай папу! Папа все равно не знает, что такое любовь! – утешила ее жена.
– А ты знаешь? – продолжала допытываться дочь.
– Я знаю! – твердо ответила мать.
– А что такое любовь?
– Вырастешь – узнаешь!
"Ах, милые вы мои! Все я знаю про любовь, да только не до того мне сейчас!" – подумал я, а вслух спросил:
– Ну что, по второй?
– Не буду! – сурово отказалась жена.
– А я буду! – весело сообщил я, рассчитывая, что после второй мой праздник станет всеобщим.
Налил
– Ты бы закусывал, – покосилась на меня жена. – Ребенок-то тебе правильно советует!
– Да что мне после второй будет! – отмахнулся я. – Ну, рассказывайте, что у кого за день случилось! Ты можешь не рассказывать! – махнул я рукой в сторону сына. – Я уже знаю. Молодец!
– Молодец – это как? – вскинула на меня удивленные глаза жена.
– Молодец – это значит, молодец! Это значит, что действовал правильно! – положил я руку сыну на плечо и, в подтверждение, слегка пристукнул кулаком другой руки по столу.
– Да ты что, с ума сошел?! Ты чему ребенка учишь?! – всплеснула руками жена. – В школе драться – молодец?!
– Молодец, – сурово сведя брови, подтвердил я. – Молодец у нас сын. Вступился за честное имя семьи.
– Ты с ума сошел, – прошептала жена.
– Отнюдь, – сказал я, наливая себе водки.
– Хватит лакать! – спохватилась жена. – Ты что, напиться решил?
– Точно, – подтвердил я.
– Ты что, дурак?
– Вот, – сказал я, – вот… И пацан этот Андрюхин то же самое сказал.
– Какой пацан? Кто сказал? Что сказал? Что вы выдумываете? – заломила руки жена.
– Да Володька! – не выдержал Андрюха.
– Какой еще Володька?
– Да Иванов! Ты его не знаешь! Он у нас недавно! – втолковывал ей Андрюха.
– Да что он, в конце концов, сказал, ваш Иванов?
Моя любимая дочка Света сидела, вжавшись в спинку стула и провожая взглядом порхающие туда-сюда слова.
– Он сказал, что папа – дурак! – выпалил Андрюха, даже не пытаясь смягчить приговор.
У моей любимой дочки Светы сам собой открылся рот, и она испуганно на меня взглянула.
– Ну и правильно сказал! – выкрикнула жена, но тут же спохватилась. – Как – дурак? Кто дурак? Папа – дурак? А кто он такой – твой Иванов, чтобы такие слова про папу говорить?!
– Да никто. Сын антиквара Иванова в пальто. И хватит об этом. Что мы все про Иванова, да про Иванова. Других тем нет, что ли? – подвел я итог, оставляя каждого при своем мнении.
– Нет, ну это тогда безобразие!.. – торопилась исправить оплошность жена.
– Все, хватит, – внушительно сказал я, уставившись на жену. – Не хочу больше слышать про Ивановых. Ни про Петровых, ни про Сидоровых. Ясно?
– Ясно, – вдруг покорно согласилась жена.
– Вот за это и выпьем, – пожелал я и затолкал в себя очередную порцию водки.
Жена как-то странно посмотрела на меня, а потом вдруг спросила у Андрюхи:
– А что, этот Иванов у вас
– Нет, недавно! Две недели назад! – охотно сообщил сын.
– И кто его отец?
– Да антиквар какой-то! Шмотками старыми торгует! – радостно поделился Андрюха.
– Странно, – сказала жена и снова посмотрела на меня.
– Что тут странного? – не сразу отреагировал я, пытаясь подцепить на вилку скользкие канители маринованной капусты.
– Потом скажу, – уклонилась жена.
Ладно, потом, так потом. И я добавил еще. Когда дети разошлись, и мы остались с женой одни, я по-свойски подмигнул ей и сказал, беря в руки бутылку:
– Ну что, еще по одной?
– Наливай! – решительно махнула она рукой, и я разлил остатки водки по рюмкам.
– За любовь! – предложил я.
– Давай! – тут же согласилась жена, и мы выпили, торопясь, словно заговорщики.
– Я вот что хотела сказать, – начала жена, отправив маленький кусочек сыра вслед за водкой. – Может, это совпадение или нет, но к нам на работу две недели назад устроилась женщина по фамилии Иванова. Лидия Петровна. Так вот что интересно – муж у нее тоже антиквар! Она об этом первым делом всем рассказала. Непростая женщина, скажу я тебе, ох, непростая! А, главное, ко мне все норовит подъехать! Вы, Елена Сергеевна, то, вы, Елена Сергеевна, се, и вы такая красивая, такая добрая, такая умная! Прямо, липнет ко мне! А у меня к ней душа не лежит! Вот не поверишь – не лежит, и все! Какая-то она приторная, ненастоящая! Может, я, конечно, преувеличиваю, но есть в этом что-то странное…
Она сказала и задумалась, и слова ее, уцепившись за молчание, повисли над столом. Жена посмотрела на них со стороны, словно оценивая, и добавила:
– Я это к тому, что у Андрюхи в классе – не сын ли ее?
Вместо ответа я взял бутылку, перевернул горлышком в рюмку и так держал, пока из нее не выкатились несколько капель. Отставив пустую бутылку к батарее, я поднес рюмку ко рту, медленно опрокинул и с шумом втянул капли в рот. Жена терпеливо наблюдала.
– Ну, так что думаешь?
– Может, сын, а, может, нет, – наконец сказал я. – А что тут странного? Нынче Ивановыми хоть пруд пруди, и каждый второй – антиквар. Да если и сын – нам-то что? Андрюха с ним уже познакомился. Глядишь, друзьями станут. Вот тогда и посмотрим, кто Иванов, а кто антиквар. Не ломай голову, – успокоил я жену, а про себя подумал: "Это не просто странно: это больше чем странно!"
Потом мы сидели с женой перед телевизором, и я про себя удивлялся, что необыкновенные вещи, которые со мной происходят, так легко уживаются с оранжевым светом торшера, уютным диваном, тапочками и мягким ковром под ногами. К этому моменту выпитая водка уже успела договориться с внутренними органами, нашла укромное место и притихла там, не вмешиваясь в дела организма. Короче, напрасно я на нее рассчитывал.