Две повести
Шрифт:
Мои ноги, которым в отличие от головы думать было некогда, несли меня и несли и, наконец, донесли до последнего перекрестка перед спуском в метро, где и остановились, пережидая красный свет.
– Что за чудесная погода! – сказал, ни к кому не обращаясь, стоящий рядом со мной мужчина.
Я покосился на него и промолчал.
– Не понимаю, как можно грустить в такую погоду! – продолжал настаивать сосед.
Я отвернул голову и встретился взглядом с женщиной средних лет, глядевшей на меня во все глаза.
– Да это же Виктор Петрович! – вскрикнула она, не спуская с меня глаз. –
– Где, где? – раздалось со всех сторон. – Не может быть! Сам Виктор Петрович! Как это может быть? Что – он вот так просто гуляет по улице? Один? Не может быть! Дайте, дайте на него посмотреть! Виктор Петрович! Живой Виктор Петрович! Дорогой Виктор Петрович! Нет, невозможно! Я сейчас умру от счастья! – неслось отовсюду.
Вокруг образовалась толпа. Ко мне тянулись руки. Они трогали меня, как горячий чайник и прятались, уступая место другим. Я стоял, ничего не соображая, затравлено глядя по сторонам.
– Виктор Петрович, дорогой вы наш, я первая вас увидела! Дайте мне автограф, пожалуйста! Ведь я деткам расскажу – не поверят! – кричала мне в лицо женщина средних лет.
– И мне! И мне! И нам, пожалуйста, Виктор Петрович! Ну, пожалуйста! – кричали вокруг.
Сквозь толпу протиснулся милиционер. Он почтительно отдал честь и сказал:
– И мне, пожалуйста, уважаемый Виктор Петрович!
– Да что здесь происходит? – наконец выговорил я в сторону милиционера. – Вы меня, наверное, с кем-то путаете!
– Никак нет, не путаю! Вы же Краснов Виктор Петрович?
– Да! – совершенно ошалев, подтвердил я. – Но только я никакая не знаменитость! Вот, могу документы предъявить, – бормотал я, роясь в карманах в поисках паспорта и чувствуя, как мою куртку дергают со всех сторон.
– Какие документы?! Что вы, Виктор Петрович?! Да меня со свету сживут! Проверять документы у самого Виктора Петровича! Эй, вы, там! – закричал он кому-то за моей спиной: – Не налегай, не налегай, кому говорю!
Милиционер, одной рукой отталкивая от меня особо ретивых, другой протянул мне блокнотик, прижимая к нему большим пальцем ручку. Я взял блокнот с ручкой и расписался.
– Не верю своему счастью! – с достоинством сообщил милиционер, принимая их обратно. И заорал на ближний круг: – А ну, руки прочь! Прочь руки от Виктора Петровича! Стрелять буду! – и стал расстегивать кобуру.
– Нет, нет, что вы! – схватил я его за руку. – Не надо стрелять, я подпишу! Всем подпишу!
– Виктор Петрович всем подпишет! – тут же сообщил милиционер, вставая на кирзовые цыпочки. – В очередь! Все в очередь! Ну-ка, в очередь, кому говорю!
Клубок тел вокруг меня тут же сложился в спираль, спираль распрямилась и образовалась очередь метров на двести. Я по-прежнему стоял у светофора. Рядом со мной, держа руку на расстегнутой кобуре, грозно хмурился милиционер. Плохо соображая, я торопливо расписывался на том, что мне совали, и возвращал назад, работая руками, как рычагами.
Неожиданно возле нас скрипнул тормозами лимузин. Из него выскочили четыре строго одетых человека, оттеснили от меня очередь и милиционера, и один из них, открыв дверцу, почтительно сказал:
– Прошу вас, Виктор Петрович!
Не говоря ни слова,
– Куда прикажете, Виктор Петрович?
– Домой! – не задумываясь, ответил я.
Автомобиль тронулся, и я успел только заметить милиционера, отдававшего честь вслед удаляющемуся лимузину.
Ехали молча.
– Это ведь черт знает что! – наконец вырвалось у меня.
– Виноват, не углядели! – с готовностью признался старший. Остальные молчали, глядя перед собой.
– И что теперь?
– Виновные будут наказаны, – твердо сказал старший.
– Не надо никого наказывать, – попросил я.
– Слушаюсь, – ответил старший.
– Где мы? – спросил я, пытаясь рассмотреть окрестности через темное стекло.
– Подъезжаем, – сообщил старший.
И действительно, машина остановилась. Старший выскочил, открыл дверь, и я вылез наружу. Мы находились возле моего дома. Я постоял, переминаясь с ноги на ногу и, наконец, сказал:
– Ну, я пошел. Спасибо вам.
– Рады стараться! – ответил старший, занял место внутри, и лимузин исчез за углом.
–…твою мать! – провожая его глазами, прошептал я, как это принято в нашей удивительной стране, когда тебя переполняют невыразимые чувства. Потоптавшись еще немного и бормоча слова приблизительно того же содержания, я поднялся к себе на четвертый этаж.
Дома никого не было. Стараясь не давать воли чувствам, я принялся бродить по квартире, скользя потерянным взглядом по обстановке и не зная, на чем остановиться. Вдруг на глаза мне попался телефон. Да! Именно! Вот то, что мне сейчас нужно! Конечно! Надо позвонить антиквару и рассказать ему про этот балаган, который творится вокруг меня, и в котором я не нахожу никакого смысла! Конечно, он скажет, что смысл искать бесполезно и что надо ждать, и что все впереди, и прочую ерунду. Ну и ладно. И так понятно. Главное, поговорить с товарищем по несчастью, душу отвести. А, может, все-таки, удастся узнать что-то новое? Я схватил трубку и набрал номер, который запомнил с первого раза. Еще бы, не запомнить: 777-0-666. И дурак запомнит!
Я услышал длинный гудок, потом второй, третий, потом в трубке щелкнуло, и автоматический женский голос сказал:
– Набранный вами номер не существует.
Как же так? Я что, набрал не тот номер? Я подождал и набрал снова. Тот же голос поздравил меня с тем же самым. Я достал визитку, убедился, что с моей стороны сделано все правильно и набрал в третий раз. Теперь в трубке щелкнуло после пятого гудка, и женский голос сказал:
– Мужчина, вы что, глухой? Вам же русским языком сказано, что набранный вами номер не существует!
– А вы кто? – растерянно спросил я.
– Антиквар в пальто! – ответила трубка и повесилась.
–… твою мать! – прошептал я, когда способность шептать снова ко мне вернулась. – Да что же это такое делается, а?!
Мне захотелось заплакать. На нетвердых ногах я добрался до своей комнаты и опустился за стол. Некоторое время я сидел, словно придавленный, тупо глядя на кактус. Затем рывком открыл ящик, в котором хранилась обгорелая бумажка, выхватил ее оттуда и с ненавистью уставился на нее.