Две реки — два рассказа
Шрифт:
Я снова возвращаюсь к воспоминаниям двадцатипятилетней давности.
Тогда мы не заезжали в Красноборск, он не входил в наш маршрут. Мы приехали сюда прямо из Котласа. Котлас для нас был только пересадочным пунктом, а настоящее знакомство с Севером началось здесь, едва мы сошли с дебаркадера и увидали в отдалении над береговой кручей силуэт знакомой по репродукциям и по рисунку И. Грабаря церковки — нам показалось, что мы попали в сказочный мир.
Не знаю, на том ли месте стоит теперь дебаркадер — кажется, на том же, и была ли лестница на кручу — вроде бы не было. Мы поднялись по тропинке с перегруженными заплечными мешками, как всегда в начале пути, достигли верха
Ничего мы не знали тогда о Севере. Не знали природы его — ни настоящей таежной глухомани, ни каменистых порожистых речек, не знали северян, их забот, их дел в поле, в лесу, не знали, как меняется облик края. Но мы хотели это узнать. Здесь, на пермогорской круче, началось наше познание.
Сегодняшний турист просто и уверенно чувствует себя на Севере. Он едет на стремительной «ракете» или на комфортабельном теплоходе, почитывает путеводитель серии «Дороги к прекрасному», знает, где ему сойти и что он там увидит. Может быть, в чем-то ему и стоит позавидовать; он все знает, он не ошибется, ему будет удобно. Но, вспоминая свое давнее, молодое чувство, я все-таки не завидую современному туристу — то восторженное чувство неизведанного, чувство открывания прекрасного не по подсказке, а своим путем, пусть с ошибками и просчетами, но такими ошибками, которые помогают тебе лучше познать и полюбить эту землю.
В Пермогорье, где началось наше первое знакомство с Севером, мы сразу же допустили такую ошибку. Мы допустили ее потому, что не знали настоящего Севера. Мы читали в старых книгах о Севере — крае первозданной природы. Да, мы увидели ее с пермогорских берегов. Мы читали о Севере — крае замечательного деревянного зодчества, и мы увидели его и в церковке трехсотлетней давности, и в деревенских избах. Мы читали о северянах — удивительных людях, простых и мудрых, как природа, и мы встретили их. Мы читали о Севере — крае былин, песен, сказок, преданий, и мы хотели услышать их. По книгам мы знали Север старины, Север фольклорный, и нам хотелось увидеть живую старину, что должна была, по нашим представлениям, сохраниться в жизненном укладе, в быту, в обычаях.
Всего двадцать пять лет назад это было, и как многое изменилось с тех пор на Двине и на всем Севере! Казался тогда Север более отдаленным, глухим краем. Дольше и сложнее был путь сюда, и не быстроходные суда, а старенькие пароходы совершали ежедневно один рейс вниз и один вверх. И не распространились еще подвесные моторы, а редкая рыбачья лодка под парусом виднелась на плёсе.
И мы, увлеченные своими представлениями о Севере, искали поэтическую старину, ходили по деревне и спрашивали, кто знает песни и предания. Мы не жаждали новых открытий и ни на что не претендовали, просто хотели услышать голоса северной старины. Нас посылали к бабушкам, но те дичились нас и петь не хотели, отговариваясь, что знали, мол, да забыли. По молодости и неопытности не соображали мы, что никогда просто так не поет русский человек, а или в поле, когда вольно станет на сердце, или в горе, или в веселой компании.
Один старик наконец понял нас и дал дельный совет:
— А вы соберите старушек, угостите их винцом, они вам и споют.
Но песни за угощение как-то не «укладывались» ни в наших понятиях, ни в нашем бюджете.
Тогда старик
— Ступайте, ребята, в Новошино. Вот там старина осталась. Там еще курные избы стоят. Иные старики там всю жизнь прожили, а парохода не видали. Как его увидеть? Летом оттуда не ходят, а зимой пароходы не ходят… Тридцать верст добираться волоком. Как раз сегодня туда трактор идет. В сельпо узнайте.
Оказалось, что трактор уже ушел, но будет ночевать в деревне за пять километров у начала волока.
И вот мы уже в этой деревне, в деревенской избе пьем вместе с трактористами чай.
— Молодцы, ребята, что централочку прихватили, — хвалят нас.
И начинается разговор об охоте и, конечно, о медведях. Ах, эти медведи, нам, горожанам, известные на картинках, а им, северянам, живьем. Каждый из них, конечно, видел медведя, а иной и добывал. Сколько таких рассказов приходилось слышать и тогда, и позже, и шутливых, и хвастливых, и серьезных! Какой же Север без медведей?! Есть медведи, есть, каждый скажет, а вот пойди, увидь его…
Утром отправились в путь. Был август, погода стояла прекрасная, сухая, солнечная — Север по первому разу встретил нас приветливо, а ехали мы на санях, которые волочил гусеничный трактор.
Волоком на Севере часто называют дороги и не только непроезжие, порой обычный проселок между двумя деревнями. Но в Новошино волок был настоящий. По сути это был зимний путь, зимник, летом же преодолеть его мог только мощный трактор, да и то не всегда…
Гусеничный трактор тащил огромные сани с полозьями из бревен, которые только стальному коню и были по силам. На санях внушительных размеров горой были сложены бочки, фляги, мешки и ящики — продукты для новошинского магазина. Все это было надежно стянуто веревками и укрыто брезентом. На верху этой груды разместились люди, человек десять, которым по разным надобностям требовалось попасть в Новошино, и мы в их числе.
Такую махину и мощный трактор тянул еле-еле, так что пешеход обгонял его. Поэтому сначала пассажиры шли пешком по обочинам дороги. Волок начинался веселой дорогой, которая проходила по сухим местам, сначала раменьями (мелколесьем), мимо лесных полей и пожен, далее все более углубляясь в лес по широкой, залитой солнцем просеке. Было бы полное очарование летнего знойного дня в лесу, если бы тишина не нарушалась мощным стрекотом ползущей машины. Хорошо было идти по боковой тропинке, приятно было, устроившись на брезенте, поглядывать на медленно проплывающие стены леса.
Чем глубже в лес, тем ниже становились места, чаще попадались на дороге глубокие лужи и небольшие болотца. Трактор ревел перед препятствием, словно собрав силы, рывком дергал сани и вытягивал их из грязи. Вскоре идти по обочинам стало нельзя: вся дорога превратилась в сплошную грязь и жижу, в которой вылезали из-под гусениц трактора зловещие коряги и размятые бревна. Лес потянулся низкий, частый, чахлый — ольшаник и осинник, мы вступили в полосу болот. Сани плыли в болотистой жиже. Тащить их по грязи было легче, но самому трактору приходилось нелегко — гусеницы почти целиком увязали в болоте.
Это случилось внезапно. Какое-то бревно от старой гати высунулось сбоку, раздался скрежет, трактор взревел, фыркнул и остановился. Наступила поразительная, до звона в ушах, тишина. Послышалось: «Что случилось?» Случилось же вот что: коварная коряга, поднявшаяся торчком из жижи, сбила гусеницу. Трактор по радиатор застрял в грязи.
Попытались поставить гусеницу на место. Долго возились, но это не удалось. Тогда пассажиры побрели пешком. У трактора остались мотористы и продавщица магазина, ответственная за груз.