Две стороны одной монеты
Шрифт:
Чарльз знает лишь одного человека, способного принять чужое обличье без всякого труда. Скрыться под любой личиной. Например, лицом мертвеца…
— Нет… — он шепчет, не в силах поверить в собственную догадку, сжимая пальцы еще сильнее на руке Эрика.
Тот заторможено пялится на надгробный камень ребенка.
— Рэбекка. Это ведь Бэка… Девочка Бэка?
Первые буквы имени и фамилии на детском надгробии складываются в знакомое имя, делая догадку Чарльза не лишенной смысла. Он смотрит на Эрика, который никак не может собрать воедино всю информацию.
—
Они встречаются взглядами, и в мир вдруг снова возвращаются цвет и звук.
— Нет… Не может этого быть… Не может, Чарльз! — Эрик кричит, почти срывая голос, заставляя испуганных птиц сорваться с ветки ближайшего дерева. Его всего трясет, и земля вокруг мелко дрожит от его силы. — Это бред, ясно! Зачем ей становиться лидером мутантов, прикидываться, что она ищет Шоу, и в то же время принимать его личину, держать тебя в плену! — Чарльз качает головой, но Эрик не дает сказать ему: — Я видел ее больную тетку! Логан рассказал мне про Азазеля! Она не может быть Шоу, черт тебя дери!
Он трясет Чарльза, будто это он во всем виноват.
— Эрик… — мысли телепата скачут так быстро, что Эрик не может их уловить. От этой скачки у него раскалывается голова, и сдерживать силы становится все труднее. Чарльз все-таки заставляет себя закончить: — Девочка Бэка стала первым опасным мутантом не из-за своих способностей. Она страдала от раздвоения личности. Во время первого расщепления она убила своих соседей по комнате в приюте…
На сколько лет назад им придется шагнуть в своих поисках еще, чтобы найти источник всех бед, которые случились в их жизни? Эрик рассматривает лицо Чарльза, пытаясь примирить в голове два образа: Рейвен и Шоу. И почему-то перед его мысленным взором всплывает только мерзкая ухмылка Шоу и та противная надменная улыбка Рейвен в их первую встречу.
Взгляд Чарльза вдруг замирает, и голову Эрика пронзает мысль не о прошлом, а о настоящем. И время, словно сорвавшись с крючка, начинает нестись с бешеной скоростью.
— Боже, Эрик, она в нашем доме!!!
Они бегут через кладбище на пределе собственных возможностей, задыхаясь и оскальзываясь на мокрой траве. Мысль о том, чтобы дотянуться телепатией до дома, отброшена в сторону. Они слишком далеко и даже если бы находились в радиусе действия телепатии — слишком взбудоражены, чтобы сосредоточиться.
Чарльз еле успевает пристегнуться, когда Эрик срывается с места, оставляя на асфальте черные следы от колес их автомобиля. Наверное, нужно было позвонить, предупредить…
— Она знает, куда мы отправились. Она не будет ждать. Ванда…
Эрик не может говорить. Паника сжимает его горло, и Чарльз вцепляется в ручку дверцы изо всех сил, когда машину заносит на повороте. Они минуют перекресток и летят на красный, чуть не сбив переходящего дорогу мужчину.
«Может, это не она! Может, мы ошиблись! Эрик, не гони так…»
Ему кажется, что он слышит голос Ванды, зовущий его на помощь, но, скорее всего, это лишь морок.
Чарльз вжимается в сиденье. До дома сорок минут пути, но
— Эрик, осторожно!
— Я справлюсь! Заткнись!
Он чувствует машину так отчетливо, как собственное тело. Руль и педали — всего лишь часть управления, но Эрик способен на большее. Они лавируют в слабом потоке машин, дорога достаточно пуста, чтобы позволить себе такую скорость. Полиция снова обратит на них внимание, но сейчас с Эриком Чарльз, и стереть память офицеру — дело пары секунд.
Он позвонил домой больше полутора часов назад… Эта мысль стучит набатом в голове.
— Эрик, сбавь скорость! Мы разобьемся к чертям!
— У нас нет на это времени!
— Если мы сдохнем в этой чертовой машине, у нас уже ни на что не будет времени!
Он отвлекается лишь на секунду, держа под контролем все, что только можно, с помощью металлокинеза.
— Я…
— СЛЕВА!
Все, что он успевает сделать, — заметить несущийся на них грузовик и смягчить удар. Последнее, о чем он успевает подумать, — что не смог бы предотвратить аварию, в которую попала Магда, даже со своим даром.
Эрик просыпается от боли. Боже, так у него не болело все тело, даже когда его отлупила группа старшеклассников в школе, сломав пару ребер. Эрик, конечно, не остался в долгу, но еще долго морщился при каждом вздохе.
Сейчас дышать невыносимо больно. Хочется замереть и осуществлять функцию дыхания, скажем, правой ногой — кажется, это единственная часть тела, которая у него не болит. Может, ее вообще ампутировали?
Эта мысль заставляет его распахнуть глаза, чтобы осмотреться. Больничный потолок, противный писк мониторов…
— Даже не знаю, рада ли я тому, что ты жив, Эрик. С другой стороны, это дает мне возможность убить тебя самостоятельно.
Он пытается повернуть голову, но его шея зафиксирована жестким ортопедическим воротником. Остается довольствоваться косым взглядом на Шерон, сидящую у его постели. Под ее глазами залегли тени усталости, она бледна, но взгляд способен изжарить на месте.
— Что… Ох… Ванда! — Эрик весь дергается и вскрикивает. На глаза наворачиваются слезы от боли.
— Она в порядке. Все в порядке, кроме тебя и Чарльза, которого ты едва не угробил! Чем ты вообще думал, когда несся на такой скорости? Ваш автомобиль раскурочило до неузнаваемости.
Эрик смутно вспоминает крик Чарльза, отдающий в затылке телепатическим ударом, и несущийся на них грузовик. Потом ничего. Видимо, он успел хоть как-то защитить кабину…
Он отмечает, что его левая рука загипсована, грудную клетку пересекают бинты.
— Как Чарльз?
— К твоему счастью, он отделался только ушибами и ссадинами. Но я все равно настояла на том, чтобы он отлежался здесь.
Она зло втягивает воздух через нос, выражая этим все свое отношение к безрассудности Эрика. Он не хочет ее винить: она только что вернула жизнь своему сыну и чуть не потеряла его из-за Эрика. Но у него были причины гнать на такой скорости…