"Две жизни" (ч.III, т.1-2)
Шрифт:
Оставьте в ограде этого двора все то, что раньше казалось вам важным, как бытовые условия в сношениях с людьми. Если вы что-то делали среди людей, что вам было поручено и что вы считали священным и великим, то вы всегда думали: "Насколько это полезно и просвещает дух людей?" Теперь же, трудясь с открытыми глазами, то есть зная, что все проникает вселенную, что серый день человека есть его движение в сосуществовании в сотрудничестве с Вечным, идите, легко выполняя свои задачи, и не ждите появления сейчас же плодов вашей работы. Вы — новые пахари; плоды созреют. Не о плодах труда заботьтесь, но о том, чтобы в вас никогда не мелькнуло желание наград или похвал за вашу работу.
Им — нет отклика в ваших сердцах. Там живет только Радость-Действие, Она встречает каждого, и Она же его провожает. Как встречает каждого Радость-Действие ваших сердец? Всех одинаково по любви, и каждого иначе по мудрости действий. Любовь, давшая вам знания, чтобы двинулись люди вперед, дала вам и понимание, как приспособить все силы своего организма так, чтобы в каждой встрече вы оберегали человека от возможности отрицания и раздражения. Полное понимание, как провести встречу с одним или тысячей людей во всей силе доброты и такта, — ваша первая обязанность, как только нога ваша перешагнет порог этого двора. Воздадим славу и благодарность великим труженикам мощи и вернемся в обычную жизнь. Мне не надо напоминать вам о молчании: каждый из вас получил свои специальные наставления.
И. глубоко склонился перед запертой дверью лаборатории и коснулся рукой земли. Я встал на колени, коснулся лбом и поцеловал священную для меня землю. Когда я поднялся с колен и направил последний взгляд в седьмой и первый этажи священной башни, я увидел там две фигуры Владык, благословлявшие меня широкие крестом.
Владыка-Учитель держал в руках тонкую палочку и на ней сияла маленькая пятиконечная звезда. Владыка-Глава держал в руке булаву и на ней горел треугольник, а внутри его трепетала большая золотая пятиконечная звезда.
То было последнее мое видение.
И. двинулся вперед, мы вышли за ним, прошли узкую галерею с цветами, точно мы шли по ней вчера, вышли в оазис матери Анны, и… ни бреши, ни калитки в стене Владык.
Как сон, мелькнуло это «вчера» во мне, оставив только в сердце и сознании великое, действенное «сегодня» Любви.
Одна жизнь кончилась, мы шли за И. начинать другую, зная на опыте, что есть только одна Вечная Жизнь.
Глава 30
Я шел впереди с И., давшим мне свою руку, и не мог видеть всех своих друзей, с которыми провел год в лаборатории Владык, как сказал нам с Андреевой Владыка-Глава.
Да, видеть их я не мог, но всем своим сознанием понимал, что внутреннее их состояние такое же, как и мое. Мы точно вновь рождались для жизни: словно этот год нашего обучения у Владык длился столетие и в эту минуту мы вступали в новую жизнь, отделенные от нашего, сравнительно такого недавнего «вчера» в оазисе матери Анны вековым периодом обучения. Не то чтобы в сердце моем не пела радость. Нет, она, конечно, пела, даже гудела на все лады, и чувства горечи, что пришлось покинуть обетованный край, где все насыщено вибрациями Божественной Силы, нигде, ни в одной тайной складке мыслей не было.
Было только трудно приспособиться сейчас даже к этой жизни — светлой, чистой, трудовой и радостной жизни оазиса. Каждый
И., казалось, понимал наше состояние лучше нас самих. Держа меня за одну руку, он дал мне в другую руку часть своего золотого пояса, велев шедшему за мной Бронскому привязать к нему свой пояс и протянуть конец его следовавшему за ним Игоро. Тот, привязав свой пояс, передал конец его шедшему за ним Ольденкотту, и так далее. Последней шла теперь Наталья Владимировна, обронившая где-то пояс, и ей протянул конец своего Грегор, шедший за Василионом.
Когда я взял в руки часть пояса И. и передал конец его Бронскому, я почувствовал, что пояс гудит, напоминая гудение телеграфного провода. И. создал нам защитную сеть, и я видел целый сонм невидимых помощников, плотной стеной защищавших наши до крайности утонченные физические проводники, еще не получившие должной степени закаленности для новой жизни на Земле и новой на ней деятельности.
И. шел умышленно какими-то дальними, удлиненными дорожками, которых, мне казалось, год назад и совсем не было, чтобы наша несколько болезненная восприимчивость поулеглась. Он давал нам время, каждому по-своему, овладеть собою и привести в повиновение свой организм, и для этого выбирал самый дальний путь.
Теперь, идя за И., я отчетливо понял, что все дорожки, по которым мы сейчас шли, были недавно обработанным куском пустыни. Зелень была хотя и мощная, но по сравнению с могучими деревьями старого оазиса матери Анны эти деревья можно было назвать ивовыми кустами.
Да и большой участок стены, хотя он и цвел, был много ниже, не так плотен, имел сучки на своих стволах не черные, как старая стена, а ярко-розовые, что делало молодую часть зеленой стены особенно красивой.
Когда мы подошли вплотную к новому участку стены, то увидели в ней широкие ворота-арку. Войдя в них, мы попали на прелестный островок, окруженный широким рвом с водой. На нем блистал совершенно очаровательный чистый белый домик из пальмового дерева, красиво обвитый цветами. Всюду были разбиты клумбы. Мы попали в море цветов, и мне, отвыкшему за это время от этого очарования земли, было не только радостно: мне хотелось лечь в эти цветы, обнять их и благодарить всех тех, кто трудился, обрабатывая мертвый песок, чтобы встретить нас таким ярким, живым проявлением любви и красоты.
И. молча подводил нас к домику, и на пороге его первым человеческим существом, приветствовавшим нас своими объятиями в оазисе, был Ясса.
Не надо было слов, чтобы понять радость свидания Яссы с нами, как и ему не нужны были слова о нашем счастье видеть его. Но удивление, мое и всеобщее, вылилось громким "Ах!", когда мы разглядели близко Яссу.
Ясса не только сиял радостью и миром, которые составляли его всегдашние отличительные черты. Он сиял свежестью, молодостью и красотой, которые никогда не были ему свойственны. И я, сохранивший в памяти тот образ Яссы, перед которым я год назад горько рыдал, считая моего друга умершим, был особенно поражен и обрадован. Ясса данного момента мог оспаривать у Бронского привилегии молодости и свежести…