Две жизни для одной мечты
Шрифт:
– Ничего.
– Да нет, – она снова начала смеяться, резко замолчала, стала серьезной. – А твой отец знает или же я первая?
– Да у меня вообще-то пара книжек вышла.
– Вот как? – она нахмурилась. – Но судя по тому, как кисло ты об этом говоришь, успеха тебе это не принесло. Верно?
– Думаешь, я стал бы жить с отцом и его матерью?
– А вот это уже ненормально. Ненавидеть тех, с кем живешь, это… Это, мягко сказать, странно… Тебе не кажется?
– Может быть.
– Почему же тогда не съедешь?
– Я работаю.
– В библиотеке?!
– Над
– Но ты не веришь.
– Не верил бы – не делал.
– Не веришь, – протянула Микела, о чем-то задумалась. – Знаешь, а фэнтези не так уж и плохо. По крайней мере, это лучше, чем восставшие из могил мертвецы, которых ты можешь видеть из своего дома, или же продажа души демону, о которой писал старик Пирс. Сейчас мало по-настоящему детских книжек. Добрых и безобидных. Понимаешь, о чем я?
– Надеюсь.
– И твой отец зря ездит по городу и мешает тебя с дерьмом. У каждого своя жизнь. К тому же весь город не может работать на дамбе, – Микела снова прищурилась, стала задумчивой. – Слушай, а это правда, что после смерти твоей матери у него больше не было ни одной женщины?
– Я не знаю, – прошипел сквозь зубы Дуган.
– Да ладно тебе.
– Я сказал, не знаю! – Дуган выбросил недокуренную сигарету, подошел к пикапу.
– Что ты делаешь? Хочешь уехать?
– Хочу найти выпить. Отец всегда возит с собой что-нибудь покрепче пива. – Он достал из бардачка початую бутылку водки. – Тебе налить?
– Не знала, что твой отец пьет.
– Каждый день.
– Со смерти матери?
– Всегда. – Дуган поморщился, выпил, достал сигарету, налил себе еще, снова выпил.
– Какого черта ты делаешь? – строго спросила Микела. – Ты не думал о том, что нам еще назад ехать?
– Я не напьюсь. По крайней мере, не сейчас.
– Надеюсь, – Микела покосилась на бутылку водки, потянулась к стакану.
– Я налью, – засуетился Дуган. Микела ударила его по руке. – Я сама.
– Ладно. – Он дождался, когда она выпьет, протянул ей прикуренную сигарету.
– Ну и в чем твоя проблема? – спросила Микела.
– Нет проблемы, – Дуган растерянно улыбнулся.
– У всех есть проблемы. Вся наша жизнь состоит из проблем.
– Возможно.
– И?
– Что и?
– Почему ты ненавидишь отца?
– С чего ты взяла, что я ненавижу отца?
– А разве нет? Что он сделал? В чем ты его обвиняешь? В смерти матери? В своих неудачах?
– Не хочу сейчас об этом.
– А может быть, все дело в том, что вы с ним совершенно не похожи? По крайней мере, внешне.
– Я похож на мать.
– У тебя была красивая мать.
– Это комплимент?
– Если только твоему отцу. В смысле, у него хороший вкус и…
– Твою мать! – Дуган поднялся на ноги, снова сел на траву, налил себе выпить.
Микела щурилась, наблюдая за ним. Дуган повернулся к ней спиной, докурил сигарету, достал новую. Микела выждала пару минут, поднялась на ноги, начала собираться.
– Хорошая идея, – похвалил Дуган.
Микела пожала
В город они ехали молча.
– Если надумаешь завтра помочь убраться в доме Пирса, то буду рада тебя видеть, – сказала Микела, когда Дуган остановился возле ее дома.
Он не ответил. Слова прозвучали где-то далеко. Прошлое снова наваливалось на плечи, прижимало к земле. Дуган ехал по вечерним улицам. Урчал двигатель пикапа. Шумела дорога. Остановившись на перекрестке, он включил фары, свернул на Велс-авеню, но вместо того, чтобы отправиться домой, поехал дальше вдоль железной дороги к озеру Хипл.
В голове шумело от выпитого, но еще больше шумели воспоминания. Останавливаться не хотелось, но еще меньше хотелось куда-то ехать. Мысли путались. Дуган свернул с дороги, остановился.
Ветра не было, и в сумерках поверхность озера выглядела нерушимым монолитом. Дуган открыл новую пачку сигарет, закурил. На мгновение ему показалось, что воды озера колыхнулись, но это были слезы, наполнившие глаза. Две ровные струйки сбежали по щекам. Дуган выругался, но даже не услышал своего голоса. Он был далеко. В прошлом.
Перед глазами плыли последние школьные дни. Дуган чувствовал надежды, чувствовал запах свободы и чувствовал страх: липкий, холодный. Страх перед неизвестностью, лежащей впереди, страх перед мерзким, пропахшим потом прошлым. Страх, что прошлое навалится на плечи, не выпустит из этой темной комнаты, где нельзя открывать глаза. И голос отца. Его дыхание. Не смотреть. Не думать…
Старая, седовласая, как серебристый месяц, учительница литературы смотрит на Дугана и говорит, что он вырастет достойным сыном достойного отца. Дуган не слушает ее. Главное – дотянуть до выпускного, добежать до колледжа в соседнем штате. Стать все равно кем, лишь бы подальше от родного города. Прочь. Как можно дальше. Ползком от детства, закончившегося смертью матери. Ничего другого нет. И дело не в любви ребенка к родителю. Память изворачивается, выскальзывает из объятий. И так не хочется вспоминать! Вспоминать, чтобы оправдать желание. Единственное желание, которое приходится сдерживать каждый день, убеждать себя отсрочить его исполнение. Идти в старый сарай, доставать курносый кольт отца, который он давно считал потерянным.
– Ты прости его, – говорит парализованная старуха.
– Тогда я буду ненавидеть себя, – говорит Дуган.
– Твой отец делает все, что может, – говорит старуха. – Мой сын делает все, что может.
Дуган смотрит в старые глаза и качает головой. Она ничего не знает. Никогда не знала. А если и знала, то заставила себя забыть. Как и он забыл, стер из памяти. Остались лишь чувства. И нервный срыв в пятнадцать, после которого он провел в больнице больше месяца и еще около года ходил к психологу, убедившего его, что виной всему подавленная обида на отца за то, что он не смог спасти его мать. Но дело не в этом. Он знает, что не в этом. И знает старуха, но не может заставить себя поверить. А в голове звучат слова старой учительницы литературы: «Ты достойный сын достойного отца». И так сильно хочется убить себя…