Две жизни

Антарова Конкордия(Кора) Евгеньевна

– Дорогая Анна, ведь вы же европейского воспитания. Да и я не собираюсь устраивать в сво„м доме гарем. Протяните же мне вашу прелестную ручку, на которой я вижу залог вашего согласия стать моей женой.

– Прежде всего, для вас я не Анна, а Анна Борисовна. Что же касается каких-то залогов, то я их не принимала и слов вам никаких не давала, – прервала она его так резко, что даже этот злодей опешил.

Не знаю, чем бы кончилась эта стычка, если бы Строганова не вмешалась, говоря:

– Браццано, что же вы не здороваетесь с сэром Уоми

и не знакомите нас с вашим другом?

Вместе с Браццано вош„л человек высокого роста, широкоплечий, но с такой маленькой головой, что невольно заставлял вспомнить об удаве. Лицо его, то ли вследствие болезни, а может быть, и злоупотребления спиртными напитками, было ярко-красное, почти такое же, как его феска, с фиолетовым оттенком на щеках и носу, а маленькие, ч„рные, проницательные глазки бегали, точно шарили по всему, на ч„м останавливались.

Когда Анна обрезала Браццано, мне показалось, что на этом грязном противном лице мелькнуло злорадство.

Браццано представил хозяйке и обществу своего друга под именем Тебальдо Бонда, уверяя, что это красота Анны заставила его забыть все правила приличия.

– Впрочем, – прибавил он, поглядев на Анну и Строганову, – сегодня такой важный в моей жизни день, день побед. К тому же и власть моя сегодня возросла как никогда. Так что вряд ли имеет смысл придерживаться условностей.

Он хотел снова подойти к Анне, но его задержала Строганова, сказав, что все мы ждали его более получаса, чтобы сесть за стол. Что он опоздал свыше всякой меры, хотя ему отлично известно, что в этом доме – из любви хозяина к порядку – соблюдается точность в расписании трапез.

Браццано, привыкший видеть в Строгановой беспрекословно повинующуюся его капризам рабу, – окаменел от изумления и бешенства.

Но не он один был так сильно изумл„н. Сам Строганов пронзительно взглянул на свою жену и перев„л вопрошающий взгляд на сэра Уоми. Тот ответил ему улыбкой, но улыбнулись только его губы. Глаза, строгие, пристальные, с каким-то иным – несвойственным его всегдашней ласковости – выражением устремились на Браццано.

Побелевший от злости Браццано прошипел в ответ хозяйке дома:

– Я не привык выслушивать замечания нигде, а у вас в доме в особенности.

– Он с трудом взял себя в руки, постарался улыбнуться, хотя вместо улыбки вышла гримаса, и продолжал уже более спокойно: – Я простудился и был болен эти дни.

Внезапно он встретился взглядом с Анандой и точно подавился чемто, потом кашлянул и продолжал:

– Только несколько часов тому назад я почувствовал облегчение благодаря усилиям моего доктора, которого я имел удовольствие вам только что представить, Елена Дмитриевна, – поклонился он Строгановой. – Пусть это печальное обстоятельство будет мне извинением. Смените гнев на милость и…

Тут он направился прямо к Анне, намереваясь вести е„ к столу, и уже складывал свою правую руку калачиком, как ему опять не повезло. Откуда ни возьмись, вынырнула маленькая собачонка Строгановой, и Браццано

споткнулся об не„ и едва не полетел на ков„р.

Это было смешно, его грузная фигура точно склонилась в глубоком поклоне, полы фрака взметнулись, да вдобавок он ещ„ неловко зацепился за ножку стоявшего поблизости кресла и никак не мог разогнуться, – и я не выдержал и залился смехом, капитан мне вторил, оба Джел-Мабеда и сам хозяин, а за ними и многочисленные родственники надрывались от хохота. Только сэр Уоми и оба моих друга хранили полную серь„зность. Сэр Уоми подош„л к хозяйке дома, поклонился и предложил ей руку, чтобы вести к столу.

Я взглянул на капитана, находясь под впечатлением величавых, полных достоинства и спокойствия манер сэра Уоми; но капитан сам приковался взглядом к его фигуре, будучи, очевидно, во власти обаяния сэра Уоми.

Пока доктор Бонда помогал Браццано выпрямиться, что удалось не без труда, Ананда подош„л к Анне, точно так же поклонился, как сэр Уоми е„ матери, слегка склонив голову, и подал ей руку.

Как они были прекрасны оба! Так же прекрасны, как в первый музыкальный вечер у князя, в день приезда Ананды. Я забыл обо вс„м, улетел куда-то, стал «Л„вушкой-лови ворон» и внезапно услышал голос Флорентийца.

«Ты видишь сейчас величие и ужас путей человеческих. Ты видишь, что всякий – идя своим пут„м – может постичь истинное знание, но только тогда, когда преданность стала уже не просто одним из его качеств, но основною из осей всего его существа. Осью главной, на которой зиждется и развивается творчество человека. Учись различать пути людей. И помни, что никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе Учитель».

Я рванулся было впер„д, туда, где слышал голос, но И. крепко держал меня под руку, а капитан удивл„нно смотрел мне в лицо.

– Вам, Левушка, нехорошо? Что-то вас расстроило? – тихо спросил он меня.

– Вот видишь, как необходима внимательность. Держи руку Флорентийца в своей, как будто бы он рядом, – шепнул мне И.

– Нет, капитан, я вполне здоров, – ответил я своему другу. – Это Бог наказал меня за то, что я так потешался над Браццано.

– Ну, если уж Богу стоит вмешиваться, – возразил, смеясь, капитан, – то только разве затем, чтобы покарать этого наглеца и шарлатана, а никак не наказывать невинных младенцев за вполне оправданный смех.

Между тем сэр Уоми уже входил в двери столовой. Уже и Ананда с Анной намного опередили нас, а Браццано со своим доктором вс„ ещ„ оставался на месте.

Браццано тяжело дышал, что-то резко говорил по-турецки своему спутнику, который старался его успокоить.

– Ваши снадобья что-то мало помогают, – вдруг насмешливо сказал Браццано по-русски. – Вот, говорят, доктор И. обладает совершенно волшебными лекарствами, – нагло глядя на И., продолжал он. – Не удостоите ли вы, доктор И., меня своим вниманием. Весь Константинополь только и говорит об объявившихся новомодных докторах-чудотворцах.