Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2
Шрифт:
Думается, он успел осмотреть всех находящихся в автобусе, поскольку, взяв в руку микрофон, произнёс одно слово:
– Здравствуйте, – и снова замолчал, по-видимому желая оценить нашу реакцию.
В задних рядах прозвучали слегка удивлённые ответы. Передние ряды молчали, мы уже много чего видели за последние дни. Нас одним «здравствуйте», да ещё сказанным с лёгким, но таким ощутимым акцентом, не удивишь.
Реакция туристов незнакомца, видимо, удовлетворила, поэтому
– Не думал я, что по прошествии стольких лет мне придётся вспоминать русский язык. Вижу, вы не удивлены. Вероятно, в этой поездке уже сталкивались с кем-нибудь из бывших соотечественников. Да, нас, носителей русского языка, много живёт по миру. А после этой страшной для вашей страны войны их стало ещё больше.
Он помолчал пару секунд и вновь заговорил:
– Меня зовут Петрос Шварцемакис. Я владелец крупнейшей в Греции туристической компании и давно уже сам экскурсии не провожу. Для этого у меня имеются прекрасно подготовленные проводники, или, как их теперь принято называть, гиды. Но, когда я заключил договор с «Интуристом» на последовательный двукратный приём большого круизного судна с тремя с лишним сотнями туристов на борту, во мне что-то шевельнулось. Возможно, это та самая пресловутая ностальгия, настигающая человека в самые неожиданные моменты. Не знаю, так ли это, но, в общем, какая разница почему. Главное, у меня возникло желание пообщаться с людьми, плывущими на этом судне, причём пообщаться на родном для них языке. Я тут же нашёл одного знакомого – русского не только по крови, но по сути – и решил проверить на нём уровень моего владения русским языком. Он меня послушал и даже засмеялся: «Петрос, я тебя знаю много лет, но первый раз слышу, как ты пытаешься коверкать мой родной язык. Не позорься, ты же знаешь чуть ли не все языки на земле, вот и говори на том, который тебе ближе».
Он быстро мотнул головой и задумался. Пауза продолжалась несколько секунд, но за то время, что он находился в неподвижности, я успел более внимательно к нему присмотреться. Глубокие морщины, протянувшиеся вдоль носа, свидетельствовали о нелёгкой жизни, прожитой этим человеком. Но вот он улыбнулся, да так широко и приветливо, что, показалось, даже неожиданно помолодел.
– Я действительно в совершенстве владею десятком европейских языков и всегда полагал, что забыть тот язык, на котором говорил в детстве, невозможно, а тут такой конфуз. Поэтому, когда «Армения» зашла к нам в Пирей в первый раз, месяц назад, я лишь заглянул во все автобусы,
Он коснулся рукой своих длинных седых волос, немного взлохматил их, что сделало его ещё больше похожим на школьного Тургенева, и продолжил:
– Я начал думать, что бы вам такое ещё показать, чтобы вы поняли: Греция – не античные развалины, это живая страна с длинной и очень запутанной историей, со своими взлётами и падениями. Поехать на Олимп, туда, где когда-то жили древние боги? Далеко и достаточно утомительно. Вас и так замучили длинными переездами. Отправиться в Салоники – Мекку современного мехового производства? Ещё дальше, да и что русским чужие меха, когда они в них и без того укутаны. Вот и решил показать вам рукотворное чудо света. И близко – мы уже скоро подъедем, – и в какой-то степени связано со мной, а я, как вы уже, наверное, догадались, хочу использовать наше невольное знакомство в своекорыстных целях.
Он опять на нас внимательно посмотрел и лишь после этого заговорил снова:
– Я давно уже пишу мемуары, но в процессе работы над ними склонился к мысли, что у меня может получиться роман на очень и очень волнующую меня тему: судьбы людей, оказавшихся по воле случая в мясорубке первой половины нашего века, выдернутых из привычных жизненных условий, перенесённых в чужие края, и их трудное возвращение к нормальной, полноценной жизни. Как вы понимаете, в основу положены моя собственная судьба, а также истории жизни многих моих близких и случайных знакомых, с которыми я сталкивался и продолжаю сталкиваться до сих пор. Самое любопытное во всём этом, что писать у меня выходит только на русском языке, языке моих родителей, который, как я считал, мне больше никогда в жизни не пригодится. Я пытался писать на английском или французском, но всё, что я пишу, нормально получается лишь на русском.
Конец ознакомительного фрагмента.