Двенадцать ступенек в ад
Шрифт:
И в «тройке», заседая вместо Дерибаса, Семен Кессельман не особенно утруждал себя выяснением истины в отношении подсудимых, подписывал смертные приговоры с легкостью, не задумываясь, никогда не возражал докладчикам, не отправлял дела на доследование в отличие от своего начальника. Несмотря на то, что он занимал большую должность, Семен Кессельман как бы плыл, парил над обыденной жизнью, томимый чем-то невысказанным, потаенным, чего и сам не мог определить, был в обычной жизни человеком нездешним, отстраняясь от нее, стараясь касаться ее поменьше, словно бы страдал от того, что занимает в жизни не свое место, и это «не свое место» отнимает слишком много времени, подавляет его, а свое, заветное, о чем мечталось в юности и что иной раз болезненно томило его, не реализовано, а теперь поздно уже. Даже детей не нажил. А в соответствии с должностью кем только не был в Дальневосточном
В означенное время Семен Кессельман-Западный носил тонкие, небольшие усики, был все такой же по-юношески стройный в свои тридцать восемь лет и усвоил себе манеру прищуривать глаза и сводить брови к переносью, когда ему что-то говорили окружающие, изображая интерес к собеседнику, к разговору, отчего меж бровей у него образовались две глубокие складки. Жил он весело, был шутником, балагуром, циником и пользовался большим успехом у женщин.
– С чем мой братец пожаловали? – спросил он Дерибаса с нескрываемой иронией, скривив свои тонкие губы.
– Просил санкции на арест тридцати с лишним человек. Все сплошь лучшие люди края, хозяйственники, специалисты, руководители предприятий, коммунисты. Если уж они враги народа, заговорщики, шпионы, троцкисты да вредители, то мы с тобой умываем руки.
– Ну да, еще бы. Братец мой заявлял мне, что мы тут «таежники», не умеем работать, не видим, как тут у нас действуют троцкисты, вредители и заговорщики. Но так же не бывает, Терентий Дмитриевич, чтобы приехали они и за неделю увидели врагов, а мы с вами их не видели, а они раскрыли кучу заговоров чуть ли не во всех областях жизни Дальневосточного края. И в армии у них заговор, и в лесной отрасли, и в рыбной, и в промышленности, и в военном строительстве, и у врачей его люди заговор нашли и черт знает еще где. Так и до нас скоро доберутся. Знаем мы, как эти заговоры раскрываются!
– Знаем, конечно, знаем! – отвечал ему Дерибас.
– Что будем делать?
– Сколь возможно, будем тормозить их ретивость. Пусть напрягутся, чтобы компромат добывать, улики, доказательства, а не одни лишь признательные показания.
– Правильно, Терентий Дмитриевич. И я тоже так считаю.
…Возвратившись после службы домой в свой особнячок на улице Карла Маркса, где он жил с семьей, Дерибас достал из шкафа графин с водкой, налил полный стакан и, не отрываясь, выпил. За этим занятием застала его Елена.
– Терентий, опять ты пьешь? – с упреком проговорила она. – Полный стакан водки оглушил! Опять за старое?
– Скверные дела, рыбонька, очень скверные…Нервы разошлись, нужно их успокоить. Московские голодные волки приехали нас живьем сожрать. Пришел тут Арнольдов со списком, просил санкцию на арест тридцати с лишним человек, времена сейчас пойдут, хуже не придумаешь.
– Я это предчувствовала еще весной после мартовского пленума. А ты не перечил бы им, Терентий, плетью обуха не перешибешь. Если Там началось, ты здесь этого не остановишь.
– Нет, рыбонька, нужно их осадить, остановить. Сейчас не остановим,
– Куда уехать? Ребенку только два месяца, куда я с таким малышом поеду?
– В Одессу к родственникам поезжай. На всякий случай.
– Не выдумывай Терентий. Пусть уж все остается как есть.
И она наотрез отказалась, куда бы то ни было ехать.
III «НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ» ЛЬВА МИРОНОВА
Дела о заговорах в Дальневосточном крае за неделю с хвостиком работы московской следственной бригады росли один за другим.
В обход Дерибаса Арнольдов, как и первый секретарь Далькрайкома Иосиф Варейкис , слали наркому НКВД СССР Н.Ежову жалобы-докладные о том, что Дерибас препятствует аресту видных в крае советских, хозяйственных и партийных работников, а также сотрудников УНКВД, подозреваемых в участии в заговоре. «В Дальневосточном крае сложилась тяжелая обстановка, – докладывал Варейкис в центр по своим партийным каналам связи с Москвой. – Дерибас и его заместитель Западный противодействуют расследованию параллельного троцкистского центра в партийных и советских, хозяйственных кругах».
На другой день, как и ожидал Дерибас, ему позвонил в управление Миронов и попросил его принять «срочно». Было ясно, что Арнольдов доложил своему начальнику о том, что начальник УНКВД Дальневосточного края не дает санкции на арест намеченных к аресту «врагов народа».
Миронов Лев Григорьевич, комиссар госбезопасности второго ранга, был одним из влиятельных, авторитетных и перспективнейших сотрудников центрального аппарата НКВД в настоящее время. Из его прошлого Дерибасу было известно о том, что он происходил из зажиточной еврейской семьи из Полтавской губернии. Как и многие молодые люди из местечковых еврейских семейств, он увлекся «романтикой революции», начинал со службы с уездной ЧК там же, на Полтавщине, потом работал в Киевской ЧК и дальше, как у всех чекистов, – трибуналы шли за трибуналами, только все выше и выше по значимости. После Гражданской войны попал в Москву, где быстро сделал карьеру, благодаря своим талантам, уму сообразительности, огромной интуиции, какой-то нечеловеческой памяти, изумлявшей всех, кто его знал, и, конечно же, беспринципности, которая не считается у чекистов даже маленьким грехом. Несмотря на то, что он не окончил курса в киевском политехе, он считался одним из самых образованных людей в НКВД. Про него говорили, что он был любимчиком и приближенным самого Ягоды, пользовался большим уважением и влиянием на Сталина. Своею наблюдательностью и необыкновенной памятью, он был способен стать Большим Разведчиком, способен был и к контрразведке, он чувствовал это и, по слухам, хотел уйти из НКВД заместителем наркома внешней торговли или во внешнюю разведку, а не бороться с внутренней контрреволюцией. Он обращался с просьбами к Сталину, но тот и слышать об этом не хотел, чтобы далеко от себя отпустить ценного работника. По слухам, распространявшимся среди сотрудников, Сталин прочил Миронова вместо теперешнего хозяина НКВД Ежова, но потом передумал. Но Дерибасу было известно и то, что Сталин поручал Миронову самые ответственные дела, сначала он раскручивал дело Промпартии, а совсем недавно раскручивал, то есть фальсифицировал, дело инженеров английской фирмы «Метро Виккерс».
И через час в кабинете перед Дерибасом сидел Миронов. На вид он был худощав, субтилен (крестьяне говорили про таких «малохольный), с тонкими чертами лица, с головой на тонкой шее, которая выдавалась из отворота кителя, словно бы хрупкий цветок из большого горла кувшина. Уши слишком большие для небольшой головы. В свои сорок два года он выглядел очень моложаво. У него было нежное лицо с хорошо, по-женски очерченными губами, красивый, чистый и тоже нежный лоб, слегка вьющиеся волосы на голове, начинавшие виться с середины головы, словно бы мелкая рябь бежала по реке. Снять с него форму, и не скажешь, что это влиятельный чекист, а так на вид – вечный студент, пожизненно влюбленный в свою избранницу, сраженный любовью к ней в самое сердце.
Он спросил разрешения у Дерибаса закурить и закурил, высек огонь из дорогой зажигалки, держа папиросу тонкими, длинными пальцами, выпуская дым изо рта тонкими струйками и стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую на низеньком столике поблизости. Было видно, что он наслаждался хорошим табаком и тем, что расположился в удобном, мягком кресле. Оглядывая огромный кабинет Дерибаса, он с неподдельным восхищением заметил:
– М-да, Терентий Дмитриевич, резиденцию вы тут себе отгрохали, Лубянка позавидует… Впечатляет, впечатляет!