Двенадцать ворот Бухары
Шрифт:
— Нет, я не советую! — резко сказала Фируза без всяких объяснений. — Получится так, что, спасаясь от дождя, вы хотите встать под водосточной трубой! Бедная Оим Шо только что освободилась от одного многоженца, только свет увидела, а вы хотите, чтобы она опять пошла за старика, за нелюбимого, стала второй женой? Еще найдутся для нее мужья, лишь бы была здорова.
— Боюсь, если мы откажем, беда будет!
— Ничего не будет! Будьте спокойны! По советскому закону никто не может вас притеснять.
Мужчина
В комнату вошла Оим Шо, расстелила перед Фарузой дастархан, поставила поднос со сластями, налила пиалу и подала ей.
— У нас еще виноград есть, — сказала мать.
— Ах да, в самом деле. — Оим Шо встала, пошла в переднюю и принесла поднос с виноградом. — Это свой виноград, покойный отец сам сажал.
Фируза взяла небольшую гроздь.
— Сладкий, — сказала она. — Спасибо! Мой совет вам: не делайте снова горькой вашу жизнь. Ходжа Хасанбек — человек старый, у него жена и дети… Ваши дни опять станут черными.
— Мне противно замужество! — сказала Оим Шо. — Два раза я была замужем и никакой радости не видела. Но говорят, что укушенный змеей и веревки боится… Испытав столько мучений и лишений, мы теперь всего боимся. Пусть бы он пропал совсем! Как-то я пошла купить чая и сахару и видела, как он проехал в фаэтоне; люди сказали, что это и есть Ходжа Хасанбек, председатель ЧК… Облезлый коршун! Неужели уж никого не нашли другого, что его сделали главным?
— Ходжа Хасанбек — революционер, власти его ценят, — сказала Фируза. — Но то, что он присылал к вам сватов, мне не нравится… Так не поступает хороший человек. Я скажу дяде Хайдаркулу…
— Нет, нет, дорогая! — испугалась мать Оим Шо. — Никому не говорите, это секрет. Если вы не советуете, мы сами вернем ему подарки и откажемся, найдем какой-нибудь предлог.
— А кто это Хайдаркул? — спросила Оим Шо.
— Дядя Хайдаркул работает в Центральном Комитете партии и к ЧК имеет отношение. Ну ладно, раз вы не хотите, я не скажу ему. Но знайте, времена насилия прошли и никто не смеет вас притеснять.
— А вещи-то ведь отобрали, — сказала старуха.
Фируза опять смутилась, молча взяла пиалу и принялась за чай.
Ваши вещи отобрали, наверное, по недоразумению, — сказала она наконец. — Когда начинается пожар — горит все подряд, и сухое и сырое, говорят. Я скажу дяде Хайдаркулу, он проверит и, может быть, что-то сделает.
Поговорив еще минуту, Фируза попросила разрешения уйти.
Старуха прочитала молитву. Оим Шо проводила Фирузу до ворот и накинула на нее паранджу.
Было уже темно, на улицах почти не было прохожих. Возле медресе Мири Араб стояли караульные с фонарями в руках. Фируза узнала среди них Лео. Он поджидал ее, разговаривая с солдатами.
Здравствуйте! — сказала она, подняв чашмбанд — она не закрывала лицо перед русскими
Жду тебя, сказал Асо. — Дядя Хайдаркул отпустил нас.
— В Коплон через два-три дня, — сказал Асо. — А сегодня шулон!
— Что такое шулон? — засмеялась Фируза
— Шулон значит отдых, покой, нет работы!
— Боевая твоя жинка, — сказал один из солдат Асо. — Молодчина!
— Что он говорит? — спросила Фируза.
— «Твоя жена — байская дочь, — говорит, — отвечал со смехом Асо.
— Сам ты байский сынок! Пошли!
— Идите, товарищи! — сказал Асо солдатам, и они ушли.
Оим Шо и ее мать зажгли маленькую семилинейную лампу и продолжали беседу за чаем. У них не было секретов друг от друга, они все говорили друг другу и находили в этом утешение. Мать, хоть была стара, сердцем оставалась молодой: она была деловая и находчивая женщина. Если бы она знала, какой ураган бушевал в Бухаре, то, вероятно, сумела бы разобраться во всем и дать дочери хороший совет. Но она была так отгорожена от всех событий, жизнь ее так ограничена стенами дома, что ее опыт не мог сейчас пригодиться.
А ее дочь Оим Шо, пройдя через душевные испытания, перенеся невзгоды и унижения, как будто совсем сникла. Теперь где-то в глубине сердца еще бунтовала молодая кровь, и это усиливало тоску и боль.
Она ждала революции, потому что понимала: революция разрушит трон эмира, уничтожит гнет и насилие. Поэтому она с радостью встретила революцию, и первое, что получила от нее, было освобождение от Саидбека и свидание с матерью. Но теперь к этой радости примешивались новые печали… Она не знала, что делать, куда пойти.
— По-моему, Фируза права, — сказала она матери Действительно: убегая от дождя, попадем под желоб.
— Говорит-то она верно, — сказала старуха задумчиво, — но бог ее знает…
— Как, вы не верите Фирузе?
— Нынче такое время, что никому не надо верить! Кто знает, может быть, Фируза сама из тех людей… ведь она говорила, что у нее дядя Хай-даркул работает не то в ЧК, не то еще где-то…
А вдруг ее послали выведать у нас что-то?
— Выведать? — удивилась Оим Шо. — А ведь в самом деле она расспрашивала про Саидбека… Неужели она подослана… О боже!
— Что ни говори, а ведь ты была женой эмира, как же им не сомневаться в тебе?
Оим Шо вздохнула и замолчала. Ведь Фируза сама была невольницей при дворе эмира, свидетельницей самых черных дней Оим Шо и по мере сил старалась ей помочь… Так что же теперь она хочет выведать у нее? Как может входить в дом с тайными черными намерениями? Что за люди на свете! Не понимают, что женщина всего несколько дней как освободилась и дышит свободно! Ведь она никому не причинила зла, никого ничем не потревожила… Почему же ее беспокоят?!