Двенадцать ворот Бухары
Шрифт:
Фируза, стоявшая близко к женщинам, услышала эти разговоры и посмотрела на Хайдаркула. Сжав губы, он немного подумал, потом сказал:
— Нет, это не богадельня! Женский клуб — это дом счастья, дом спасения и надежды, дом чистоты и честности. Такого дома до сих пор не было, этот клуб устраивает и будет заботиться о нем Советская власть. Она хочет дать женщинам равноправие, она считает женщин равными мужчинам.
— Я вот тоже работаю в женском клубе! — сказала Фируза. — Слава богу, я ведь не бесприютная.
— Хорошо, коли так, пишите меня, — сказала Махбуба. Хайдаркул записал.
— Кого
— Вас зовут Саломат? — спросила Фируза у другой женщины. Вместо ответа Саломат вдруг расплакалась.
— Что такое, почему вы плачете? — опешила Фируза. — Что с вами?
— Ничего… — отвечала, всхлипывая, Саломат.
— Ой, у нее такое горе! — сказала Раджаб-биби. — Она из Ундари, была помолвлена с одним парнем, но казий забрал ее и подарил эмиру. В гарем привезли ее недавно, эмиру еще не показали. Но когда весь гарем увезли в Шофиркам, в сад Алимбая, в Ундари, ее нареченный даже не пришел ее проведать. Мы узнали потом, что он женился. И, кроме старика дяди, у этой девушки никого нет.
Не плачь, Саломат, дочка, — сказал Хайдаркул, — твой парень не пот слез. Если хочешь, мы тебя отвезем в Ундари к твоему дяде, ты еще свое счастье сказала Саломат. — Я теперь в Ундари ни за что не поеду. Пишию меня тоже туда… ну вот в то место, куда тетю Махбубу…
В женский клуб? — сказала Фируза.
— Да, в женский клуб!
— Хорошо, — сказал Хайдаркул, — запишу тебя в клуб.
В это время во двор смело вошел молодой парень. Ему было лет двадцать, смуглый, кудрявый. В военной форме, на голове военная барашковая шапка, на рукаве красная лента, у пояса револьвер, вся грудь в патронах. Он подошел к столу, за которым сидел Хайдаркул, отдал честь по-военному и сказал:
— Разрешите, товарищ комиссар, доложить вам поручение товарища Куйбышева!
— Карим! Карим-джан! — Это был голос Ойши, прозвеневший на весь двор.
Карим, который, по обычаю, не смотрел в сторону женщин и стоял, глядя только на Хайдаркул а, услышав вдруг знакомый милый голос, страшно растерялся. Неужели это тот самый голос, юл ос Ойши-джан, которая для него дороже всего на свете, дороже даже собственной жизни?! Он был готов голову сложить за нее, но его схватили, связали по рукам и по ногам, бросили в тюрьму… Потом друзья помокли ему бежать из Гиждувана, и тайком, ночью, он пришел в Самарканд и вступил добровольцем в революционную армию. Некоторое время его проверяли, обучали и, убедившись в его искренности и самоотверженности, стали доверять и даже назначили служить при товарище Куйбышеве… Как-то в Кагане, накануне революции, Валериан Владимирович, увидев его возбужденным и радостным, спросил:
— У тебя сегодня хорошее настроение, ты, кажется, очень доволен?
— Да, — сказал Карим, — я так доволен, что меня распирает от радости.
— Чему же ты так радуешься, скажи, я порадуюсь вместе с тобой!
— Я радуюсь, потому что завтра или послезавтра мы нападем на Старую Бухару, разорвем паутину эмира… А я разобью в пух и прах гарем эмира, найду свою Ойшу… А если не найду… — Карим помолчал. — Тогда не знаю что… — сказал он, задумавшись. — Конечно, возможно, и не найду… Кто знает…
Куйбышев улыбнулся, встал, подошел к Кариму, положил ему руку на плечо.
— Не грусти, найдешь, непременно
— Я готов! — сказал Карим, опять воодушевившись. — Мой покойный отец говорил мне когда-то: «Никогда в жизни не успокаивайся, не будь беспечным. Одно дело окончишь, другое уже на очереди».
— Правильно говорил твой отец. А кто он был?
— Он был рабочим на заводе… Помню, как он привел меня на хлопковый завод, там работали наши земляки; они таскали кипы хлопка и грузили их в вагоны. Мой отец два года работал с ними, потом однажды поскользнулся на доске и упал с грузом вниз, повредил позвоночник. Долго болел, когда стал понемногу вставать, взял меня и ушел в Гиждуван. Там немного поработал и умер. Я остался в доме родных Ойши, и мы выросли с ней вместе…
— Да, — сказал Куйбышев наконец, глядя не на Карима, а куда-то вдаль. — Да. Это жизнь тысяч бедняков и трудящихся, которая привела их к революции, к великой революции. Ты непременно добьешься своего счастья, Карим, ты найдешь свою Ойшу.
И вот слова Куйбышева сбылись. Карим нашел свою Ойшу. Это ее голос…
— Что? Это Ойша? Ойша-джан! — сказал он, шагнув к ней.
Она тоже, забыв все, поспешила к нему. Но, оказавшись лицом к лицу, они вдруг смутились и стояли, держа друг друга за руки.
— Пусть падут твои беды на меня, Карим! — сказала Раджаб-биби. — Как хорошо, что мы видим тебя здоровым и невредимым!
— Здравствуйте, дорогая матушка! — сказал Карим. — А вы как, здоровы?
— Ничего! Спасибо революции, которая опять нас свела друг с другом! Все-таки вот дожили мы до светлого дня!.. Сто тысяч благодарностей богу, что мы нашли нашего брата Хайдаркула, а Карим нас нашел!
Услышав это, Карим удивился.
— Это правда? — спросил он.
— Да, Хайдаркул мой дядя! — радостно говорила Ойша.
— Ну, ладно, — сказал наконец Хайдаркул, обращаясь к Кариму. — Так что ты мне собирался сказать, Карим-джан?
— Простите, товарищ комиссар. Я увидел Ойшу и так растерялся… Товарищ Куйбышев хочет вас видеть. Сегодня в пять часов будет ждать вас.
— Хорошо, я приду непременно, — сказал Хайдаркул. — А у меня тоже к тебе просьба, Карим-джан. Что, если ты попросишь разрешения у товарища Куйбышева и отвезешь Ойшу с матерью в Гиждуван, оставишь их там и вернешься?
— Это мое самое горячее желание, — сказал Карим.
— Сегодня же и поедем! — воскликнула Ойша.
— Коли так, пойдем собирать свои пожитки, — сказала Раджаб-биби.
Обе они хотели через проход войти со двора, но в эту минуту с улицы вошел Асад Махсум с двумя своими людьми и краешком глаза увидел Ойшу, которая на радостях не успела накинуть паранджу. Асаду Махсуму показалось, что за всю свою жизнь он не видел девушки такой совершенной красоты. Эти глаза и брови, этот нежный рот, эта прелестная фигурка поразили его; он забыл, зачем пришел, и кто тут есть, и что здесь делают… Он обернулся к Хайдаркулу и не здороваясь спросил: