Дверь. Альбом
Шрифт:
Суд над Джимом начался до десятого июня. Общественное мнение и обвинение всячески торопили приготовления. Защита тоже помогала. Джим плохо переносил заключение. Камера оказалась темной и душной. Власти пытались как-то сгладить ненависть, которую публика испытывала к Джиму, но она была слишком сильна.
В прессу просачивались обрывки информации. Стало известно, что, несмотря на усилия Амоса, на одежде Джима удалось обнаружить мельчайшие пятна крови. И что в день убийства Сары Джим был на склоне около десяти вечера. Нашлись два человека, мужчина и женщина, которые
Мужчина по имени Френсис К. Деннис говорил с репортерами весьма неохотно.
— Я вообще не хотел быть в этом замешанным, но жена настояла. Мы с ней тогда гуляли и подошли к началу подъема примерно без пяти десять. У нее слух лучше моего. Она первая остановилась и сказала, что наверху кто-то продирается сквозь кусты. Мы прислушались. Похоже было, что кто-то бежал по склону. Мы подождали, пока шум стих, и только тогда пошли наверх. Жена нервничала. Ну, примерно на полдороге увидели мужчину. Он стоял футах в десяти справа от тропы. На нем был светлый костюм для гольфа и кепка. На нас он не обратил внимания. Что-то вытирал с рук. Когда мы поднялись на холм, жена сказала: «Он порезался. Завязывал руку». Но я ответил, что он, наверное, споткнулся и упал, когда бежал. Вот, по-моему, и все.
Для защиты это был сильный удар. Тем более сильный, что пришелся не вовремя, содержал много убедительных подробностей и был неожиданным. Оба свидетеля — и муж и жена — были убеждены, что пробежавшим перед этим по склону человеком был Джим. Годфри Лоуелл в отчаянии всплеснул руками:
— Это дело фактически рассматривается в прессе! Приговор вынесут до суда, а не после.
Я много думала о том, как жил Годфри в то время. Весь день на работе, постоянные совещания со своими многочисленными помощниками. А потом бессонные ночи, размышления, поиски хоть каких-нибудь слабостей в обвинении, хоть каких-нибудь зацепок, чтобы сказать:
— Могу сообщить вам, господа присяжные заседатели…
Что? Что он мог сообщить? Что Джим был хорошим малым, давал хорошие обеды и прекрасно играл в бридж? Что он был добропорядочным гражданином, который провел вечер в невинной беседе с женщиной, после этого почему-то убитой? Что у него довольно часто шла носом кровь и эта кровь вполне могла попасть на его одежду?
Джим продолжал упрямо молчать, и Годфри все так же мучался и не спал по ночам. Так виновен все-таки Джим или нет?
Думаю, что еще за день до суда у Годфри не было на этот счет четкого мнения. Пока я ему не помогла, хотя помощь была очень небольшой. Но эта помощь его приободрила. Именно на ней он построил всю стратегию защиты. Но полной уверенности у него, по-моему, все равно не было.
Наша беседа с инспектором вечером за два дня до начала суда имела странный характер. Он вошел с решительным видом, явно задавшись определенной целью. Это было видно даже по его одежде. За редким исключением, инспектор всегда был одет весьма тщательно, но в тот день он был просто безупречен.
— Я пришел как частное лицо, — заявил он с порога. —
Потом с легким смущением добавил, что испытывает ко всем нам дружеские чувства. Что ему всегда нравилось беседовать со мной, что Джуди ему симпатична. Потом сел, замолчал и уставился на свои хорошо начищенные ботинки.
— В таком случае, — предложила я, — раз, как говорится, время сейчас нерабочее, а у меня есть виски, купленное еще моим отцом, то не хотите ли выпить?
Он хотел. И выпил.
Это его, наверное, расслабило. Может быть, он ради этого и пришел. Во всяком случае, он сообщил, что не хотел бы, чтобы в следующие несколько дней правосудие допустило ошибку, но что дела обстоят достаточно плохо.
— Обвинение добивается приговора. Оно к этому стремится. Так и будет. Учтите, что прокурор убежден в своей правоте. Я с ним говорил. Он уверен, что на его стороне Бог и истина. Но есть несколько фактов, на которых они вряд ли будут останавливаться подробно, и об этом я хотел бы поговорить с вами.
После этого он изложил нам линию, которой должна придерживаться защита. Передо мной лежат листы с записями, которые я тогда сделала для Годфри Лоуелла:
«а) Джима судят за убийство Сары, но неизбежно всплывает и история убийства Флоренс Гюнтер. Почему на следующий день после убийства Флоренс в машине Джима не было никаких пятен, но позднее пятно появилось?
Скажите Лоуеллу, чтобы он обязательно задал этот вопрос: обвинению он не нужен.
б) Найдите Амоса и вызовите его в качестве свидетеля. Трость закопал он. На ней было полно его отпечатков.
в) Спросите лаборанта, который обследовал с микроскопом одежду Сары Гиттингс. Что он нашел на одной из пуговиц? Мне это может стоить работы, но он кое-что нашел. На одной из пуговиц был намотан длинный белый волос.
г) Спросите его еще, этого с микроскопом, что это за волос. С головы или из парика?
Сам я думаю, что волос из парика. Пусть представят этот волос как вещественное доказательство. Он у них есть.
д) Спросите его также, что он нашел на том суку с Ларимерского участка.
Он нашел там кое-что еще, кроме крови и волос убитой женщины. На одном конце обнаружил несколько волокон ткани. Черной или серовато-черной. Они у них тоже есть.
е) Надо особо выделить вопрос о том, где была Сара в течение трех часов — с семи до десяти вечера. Где она была?
В этом может заключаться вся разгадка.
И еще:
ж) Почему обе колотые раны на теле Сары одинаковой глубины?»
Он откинулся в кресле, явно удовлетворенный тем, что сделал.
— Такова, по-моему, ситуация, — объяснил он. — Пусть Лоуелл использует эту информацию, как хочет. Допустим, есть человек, решившийся на убийство. Он идет на убийство. И у него есть оружие, то есть рапира. Длиной полтора фута, острая как игла. Что он делает? Со всей силы вонзает ее в тело жертвы. Силы у него есть. И много. Если бы ваш дед дрался на дуэли таким оружием, он бы проткнул человека насквозь, правда? Если бы, конечно, противник дал ему шанс!