Дверь
Шрифт:
Кифа помнил тот день, когда он впервые пришел в обитель. Тогда это решение было спонтанным. Он скрывался от властей и врагов после очередного дела. За несколько недель промотав и пропив те деньги, которые украл вместе с подельниками, он неожиданно для себя, еще не до конца протрезвевший, оказался у монастырских ворот.
В голове тогда была одна мысль: «Здесь меня искать точно не будут».
Воровство было основным промыслом жизни для Ивана. Он не был «в законе», но авторитет в своей среде имел. С семьей не сложилось – где-то под Москвой жила его бывшая жена Ольга, с которой они
С женой они не были расписаны, он быстро отправил ее к матери в Подольск, а сам бежал из Твери, пообещав вернуться за ней через год–полтора, когда эта история забудется, да так и не сдержал своего слова.
Дальше жизнь его совсем покатилась под горку. Где бы он не оказался, трудности и неудачи преследовали его, проблемы нарастали снежным комом, он несся к неминуемому концу.
Несколько раз его чуть не взяли во время или сразу после ограблений, но он чудом уходил от погони.
Когда в 95-ом во второй раз оказался в тюрьме, Иван приготовился к смерти. Он знал, что по старым счетам придется платить, и внутренне был готов к этому, слишком утомили его последние годы жизни. Он не желал смерти, но и жизнь свою почти не ценил.
Его пытались убить трижды и трижды Бог отводил. Его резали, душили, избивали до полусмерти, но он все равно каким-то чудом выкарабкивался и выживал.
Тогда Иван не понимал почему, да он особенно и не думал об этом. Каждый раз, перед тем, как потерять сознание, он думал одно и то же: «Ну вот! Наконец, это все закончится!»
Он не боялся смерти, в эти моменты он искренне ее желал, потому что слишком устал от той своей жизни, но зато потом, в тюремной больнице, жить хотелось очень. Что-то внутри него из последних сил цеплялось за жизнь, боролось за каждый вздох, каждую минуту бытия.
Перед освобождением ему снова повезло. Братва подкупила охрану, его выпустили на три дня раньше срока, и Иван разминулся с теми, кто так страстно желал встречи с ним.
Находясь на свободе, он вновь бежал. Ему нельзя было расслабляться, поскольку его враги отличались завидным упорством.
Он снова воровал, переезжая из города в город. Однажды, после очередного запоя, которые случались с ним все чаще и чаще, в похмельном бреду, он увидел Богородицу. Лик был светел и ярок, но печален. Дева держала на руках младенца. Она плакала о судьбе Ивана. Младенец же, напротив, улыбался, он манил его к себе.
Что-то знакомое было в этом образе. Лицом дева очень напоминала ему кого-то, он никак не мог вспомнить кого, а потом понял. Это было лицо Ольги…
В тот день Иван, проснувшись, впервые не захотел нажраться, да и похмелье как-то сразу прошло. Ни головных болей, ни ломоты во всем теле не было. Решение оформилось в голове само собой. Словно вспышка молнии, озарившая на секунду ночную тьму, возникшая мысль вдруг указала реальный и, пожалуй, единственный нетрагический выход из ситуации.
Посидев на диване минут десять, обдумывая сон и озаривший его замысел, примеряя его к себе, он неожиданно
Дальше он встал и быстро, будто за ним снова гнались, принялся за дело. Он собрал деньги – все, что оставались у него с последнего дела. Свои немногочисленные вещи быстро отдал соседке по коммуналке. Затем отвез деньги священнику, служившему в небольшой церкви на окраине города, попросив помолиться за его грешную душу. Священник, словно почувствовав природу денег, сначала воспротивился и не хотел брать, но когда услышал, что Иван просит благословения отправиться в монастырь послушником, принял их, сказав, что передаст все на нужды недавно организованного рядом с ними детского приюта. Затем батюшка благословил Ивана.
Сто пятьдесят километров от церкви до монастыря Иван прошел пешком, повторяя единственную молитву, которую буквально вбила в него бабка, – «Отче наш».
Он упросил взять его трудником в монастырь. Через полтора года жизни в обители очень медленно, сам не замечая изменений, Иван стал другим человеком. Постоянный физический труд, простая монастырская пища, аскетичные условия и приобщение к религиозной жизни постепенно преобразили его.
Первые месяцы было очень тяжело. Постоянно хотелось выпить, разные мысли лезли в голову, особенно о том, как можно было обокрасть монастырь, ведь в храме, да и в административном здании было достаточно ценных вещей.
Сначала он искренне расстраивался и считал, что он неисправим, что быть вором – его судьба, а потом стал замечать, что мысли эти будто бы и не его собственные, а приходят со стороны, словно кто-то нашептывает их ему в минуты слабости, особенно, когда хотелось выпить или курить.
Он действительно испугался и обратился за советом к старцу Алипе. Этот иеромонах – весь его образ, манера говорить и вести себя с окружающими – с первой встречи в монастыре произвел на Ивана неизгладимое впечатление.
Именно так он и представлял себе монаха, а еще почему-то появилось ощущение, что он очень давно знает Алипу, хотя видел его впервые. Да и Алипа сразу расположился к новому труднику, всегда тепло приветствовал его при встрече.
И в этот раз, когда Иван обратился за советом, он внимательно выслушал его путанный, несвязный рассказ и соображения о том, что с ним происходит. Немного подумав, Алипа сказал:
– В этом нет ничего необычного, друг мой. Если ты хочешь стать монахом, то должен быть готов, к тому, что эта борьба в твоей душе, в твоем сознании, в твоем сердце продолжится и будет постепенно нарастать.
– Борьба с чем? – не понял Иван.
– С Дьяволом, – просто ответил Алипа и, видя удивление трудника, добавил, – А ты думал, что все это сказки? Ты ступаешь на опасный путь, путь воина христова, а врагов десятки и сотни тысяч – бесов, которым будет приказано ежесекундно искушать, пытаясь сокрушить тебя и таких, как ты. Так что подумай, действительно ли ты хочешь такой судьбы? Только представь: перед тобой будет целое море бесов, а позади весь этот несчастный мир, и, как в песне поется, нельзя ни солгать, ни обмануть, ни с пути свернуть.