Двести веков сомнений

Бояндин Константин Юрьевич

Не это ли знак?

Что там говорил Радуга? «Колодец»?

А ведь это мысль, подумал я неожиданно. Колодец! Очнулся я у моря… отчего бы не попробовать нырнуть?

Я же не знаю, что там?

Вот именно, согласился внутренний голос. Может быть, там находятся последние, самые надёжные ловушки? Возможно. Но не ждать же здесь!

Некоторое время я стоял, не решаясь попробовать.

В конце концов я попробовал — и долго отплёвывался и откашливался, когда меня, словно пробку, выбросило обратно.

Что-нибудь тяжёлое,

хоть что-нибудь! Ну-ка… я отбросил в сторону сумку — она тут же принялась прыгать на волнах вверх-вниз. Чем бы таким её набить? Листьями же? Я попытался… и понял, что легче было бы наполнить водой дырявое ведро.

Плюнув на эту затею, я отпихнул сумку подальше и попробовал ещё раз. Без сумки. Невелика потеря.

Трое

До рассвета оставалось около часа.

Город оказался далеко позади — последние двадцать минут генерал почти что бежал (и как ему это удавалось?), пришлось напрячь все силы, чтобы не отстать.

Берег, как берег. Отмель… каменистая безжизненная полоса… и лес, начинающийся примерно в километре отсюда. Ни корабля, ни портала, ни одной живой души. Кроме них троих.

Слабый ветер дул с моря.

— Здесь, — генерал указал рукой себе под ноги. Д. и Кинисс долго следили за ним — как он ходил среди камней и песка, вглядываясь, что-то бормоча и переворачивая камни кончиком сапога. — Как я устал… — он уселся прямо на землю и вытер лоб. — Слов нет. Я-то думал, что прибуду свежим и готовым к приключениям… — он махнул рукой.

— С кем собираетесь сражаться? — спросил Д., критически оглядывая окрестность. Более безлюдное место трудно вообразить.

— Не с вами, не с вами, — ответил тот пренебрежительно. — Не надо на меня коситься. Я умею держать слово, вы смогли убедиться. Просто не я один такой умный…

«И не вы одни такие глупые», прочёл Д. в его глазах. Однако сердиться действительно некогда. Его, Д., собственное шестое чувство ощущало крупные неприятности. Весьма, весьма крупные…

— Вы собираетесь биться со своими… коллегами? — поразилась Кинисс.

— Нет, с конкурентами. Нет, не так… С теми, кто живёт за той самой стеной — помните? Так вот. Посмотрите на них как следует, Д., и расскажите другим — может быть, наши хвостатые друзья примут хоть одно действительно смелое решение.

Кинисс вздрогнула. Не время затевать ссору, подумала она хладнокровно. Пусть говорит. Он ведь знает так много интересного.

— Ждёте дальнейших откровений? — усмехнулся генерал. — Не дождётесь. Я и так был слишком разговорчив. Лучше спрячьте подальше побрякушки, Д., и дайте чего-нибудь глотнуть!

Д. недоумённо взглянул в сторону Гин-Уаранта.

— Дайте, дайте… я-то знаю, фляжка у вас всегда с собой.

Д. пожал плечами, протягивая генералу небольшую фляжку. Слов нет передать, как было жалко. Ну ничего, подумал он, раз в жизни можно позволить себе и это.

— Хоть в чём-то наши вкусы совпадают, —

признал Гин-Уарант, возвращая опустевшую фляжку владельцу. — Помогите-ка, надо кое-что расчистить. Скоро рассветёт. Если повезёт, мы увидим не просто рассвет, а Рассвет с большой буквы.

Д. решил более ничему не удивляться, и молча повиновался. Кинисс сидела на скале неподалёку и старалась не пропускать ничего из происходящего.

Что-то приближалось.

Ей не было видно, что… и оттого она чувствовала всё возраставшее беспокойство.

Клеммен

В этот раз удалось нырнуть значительно глубже. Впрочем, нырнуть — слово не очень подходящее. Это была не вода; хотя дышать в глубине этого колодца было невозможно (я попытался; листья тут же облепили лицо, начали собираться вокруг густой массой… еле вынырнул!). Это походило на попытку сорваться с длинной, упругой привязи.

Пока что не получалось. Рано или поздно меня выдёргивало наверх, а запах опавших листьев ещё долго будет преследовать меня во снах и наяву.

Снял куртку.

И убедился, что удалось погрузиться ещё глубже. Поразительно, что листья не мешали смотреть; они обтекали лицо… и, хотя исходящее от них самих свечение скорее ослепляло, нежели освещало, можно было надеяться заметить дно — если оно есть — не в тот миг, когда с размаху ударишься об него головой, а чуть раньше.

Я остался только в рубашке, штанах и ботинках. Раздеваться дальше? Только в самом крайнем случае, подумал я. Если там, в глубине, есть выход, я предпочту явиться назад пусть и скромно, но всё же одетым. Не самая умная мысль… но откуда им было взяться, мудрым?

Я долго готовился, собирался и размеренно дышал, прежде чем предпринять ещё одну попытку. С каждым предметом одежды, что я снимал с себя, листья выталкивали меня всё менее и менее сильно. Пока что мне хватало дыхания, чтобы погрузиться, осмотреться какое-то время и вынырнуть… в последний раз, правда, я едва не наглотался этой «воды»…

Всё, что я посбрасывал, плавало поблизости — мой последний дар здешнему хозяину. Вряд ли Радуга совсем не властен над этим колодцем. Пусть подбирает… нет там ничего такого, что могло бы угрожать мне или кому-то ещё. Сейчас вещь, по-настоящему моя, висит у меня на шее.

Вдохнув в последний раз, я сложил ладони перед грудью и устремился вниз, сквозь светящийся круговорот.

Гин-Уарант

— Вот так, — генерал отошёл в сторону, посмотрел… вернулся. — Теперь видите?

Теперь Д. действительно видел. После того, как они с генералом добрые четверть часа ползали по камням на коленях, расчищая небольшую площадку — два на три метра — стали видны небольшие углубления, прорезанные — или проплавленные — в скале.

Линии были прерывистыми; они были проведены, как казалось вблизи, безо всякого смысла, а вот издалека…