Двое из прошлого

Оганесов Николай Сергеевич

– Ну, хорошо, каждый сам находит место, где ему лучше - это понятно. Но зачем вы подцепили к своему составу меня? Катили бы своей дорогой на своем электровозе, а я бы свою и пешком прошел...

– Хватит, я ухожу.
– Тиховайнов хотел подняться.

– Нет, постойте. Это не все. У меня еще вопрос.
– С лица Игоря сползла напряженная улыбка. Он со злостью рубанул воздух рукой: - Чем, скажите на милость, я заслужил жену-грязнулю, квартиру хуже нужника? Чем? Это же общий вагон, уважаемый, общий! У меня были возможности, планы, перспективы,

я жил полнокровной жизнью, под ясным небом, для меня светило солнце, понимаете вы - солнце...

– В плевке солнце тоже отражается, - не выдержал Федор Константинович.

– Вот-вот! Вы всегда презирали меня, - почти радостно подтвердил Игорь.
– А чем, спрашивается, я хуже вас, хуже вашей дочери?! В чем я перед вами провинился?

– В чем?!
– Тихойванов взглянул на дочь, увидел ее покрытое красными пятнами лицо, и его пронзило острое чувство жалости.
– Ты спрашиваешь в чем? Хотя бы в том, что до замужества она не знала вкуса спиртного.

Тамара фыркнула:

– Ладно тебе, папа...
– Глаза ее пьяно блестели.
– И вообще, чего вы завелись?

Но Федор Константинович уже не мог остановиться:

– Чтобы ублажить тебя, она так и не поступила на работу, не смогла учиться, как мечтала до замужества. Восемь лет сиднем сидит в четырех стенах, готовит, обстирывает тебя и опускается, да, опускается все ниже! Посмотри на нее...
– Он перевел дыхание, и зять воспользовался этим.

– Восемь лет назад, - выпалил он, - ваша дочь отдалась мне чуть ли не в подъезде первого попавшегося дома. Куда же еще опускаться?!

– Мерзавец!
– задохнулся в приступе гнева Тихойванов.
– Ты всегда был и остался мерзавцем!

– Отлично!
– нервно улыбнулся Игорь.
– Вот мы и разобрались, кто виноват.

Федор Константинович поднялся.

– Наталью можете привозить по-прежнему, - сказал он.
– А моей ноги здесь больше не будет.

Тамара уткнулась лбом в скрещенные руки и заплакала. Игорь похлопал ее по спине.

– "Не плачь, девчонка, пройдут дожди..." Есть у меня одна идейка: что, если тебе отдохнуть от меня? А что? Поживешь одна, устроишься на работу, в институт поступишь и начнешь подниматься все выше и выше. Слышала, что говорил твой папаша? Я с ним полностью согласен. А вы, Федор Константинович, - обратился он к Тихойванову, - переезжайте сюда. Ведь вы этого добивались? Переезжайте, переезжайте, и Наташу возить не придется. Заживете одной дружной семьей. А мне, злодею...

В дверь настойчиво позвонили.

Игорь осекся, нерешительно привстал и тут же опустился на стул. Но раздались еще более требовательные звонки, и он кинулся открывать.

Федор Константинович снял с вешалки пальто.

– Не обращай внимания, он пошутил, - всхлипнула Тамара, тяжело подняв опухшее от слез лицо.
– Он всегда так: наговорит, потом отходит...

Тихойванов не нашел что ответить, оделся и вышел в темную прихожую.

Дверь в подъезд была открыта. Двое, стоявшие у лестницы, отпрянули

друг от друга. Похоже было, что они ругались и даже собирались драться. Игорь демонстративно отвернулся, а Волонтир - вторым был он - поздоровался с Федором Константиновичем и, покачнувшись, сделал несколько шагов в сторону Игоря.

Тихойванов прошел мимо и громко хлопнул дверью...

– Вот такой была последняя наша встреча, - сказал он Скаргину.

– Вы не задерживались в подъезде?
– спросил Владимир Николаевич.

– Нет, сразу ушел. У меня сложилось впечатление, что они либо выясняли отношения, либо сводили счеты. Хотя, если вдуматься, какие у них могли быть счеты?

– А вы попробуйте представить, что счеты были, - ухватился за эту мысль следователь.
– Попробуйте. Вдруг получится?

Тихойванов подумал и отрицательно мотнул головой.

– Даже не знаю...

– Вспомните, Игорь никогда при вас не заводил разговора о Волонтире?

Федор Константинович помялся: разговор такой был, это верно, но не с Игорем, а с самим Волонтиром. Только стоит ли выносить сор из избы, тем более что ничего определенного об отношениях с Игорем Волонтир тогда не сказал.

Тихойванов решил промолчать.

– Так что?
– переспросил следователь.
– Как все-таки ваш зять относился к Георгию Васильевичу? Приятелями они были? Друзьями?

– У них слишком большая разница в возрасте и вообще...

– Что вообще?

– Игорь парень молодой, современный, а Георгий... Я знаю его много лет...

– А старшего брата тоже знали?

– И старшего тоже.

– Расскажите о нем, - неожиданно попросил Скаргин.

– О Дмитрии?
– удивился Тихойванов.

Ему было что рассказать, но смущала та же мысль: нужно ли? Неужто это и впрямь интересует следователя?

– Зачем вам это?
– неуверенно спросил он.

– А вы не находите, Федор Константинович, что настоящее зачастую определяется прошлым?
– туманно произнес Скаргин, и пусть эти слова мало что Тихойванову объяснили, он подумал: "Что ж, надо так надо. Ему видней..."

За год до начала войны в их дворе появился коренастый парень с ярко-синими, глубоко посаженными глазами. Вместе со своим младшим братом Жоркой он поселился во флигеле, который раньше занимал дворник дядя Миша, и на следующий день уже мел улицу, нацепив на себя широкий дворницкий фартук.

Ходили слухи, будто их родители до революции имели мельницу, будто были раскулачены и высланы куда-то в Сибирь, но слухи смутные, неопределенные, и многие в них не верили.

Должности своей Дмитрий не стеснялся. Замкнутый, почти бессловесный, он быстро делал свое дело и исчезал на весь день. Изредка, по вечерам, у него собирались какие-то люди, мужчины и женщины. Он выгонял младшего брата и запирался во флигеле. Жорка стучал в дверь, просил впустить, чуть ли не скулил под окном, а иногда так и засыпал, сидя на приступке, ожидая, когда разойдется компания.