Двое строптивых
Шрифт:
Однако намерение монаха мгновенно изменилось при виде начальника турецкой охраны, предусмотрительно вошедшего внутрь вместе с крестоносцами.
Монаху были одинаково мерзки и паписты, и мусульмане, но если появление в храме первых еще можно было предотвратить, то явление второго являлось неизбежным злом. Любые попытки помешать были чреваты различными неприятностями, посему монах не проронил ни слова. Старики тоже примолкли.
Турок велел священнику:
— Покажи сиятельным гостям гроб азиза [26] !
26
Слово "азиз"
По жесту священника монах подошел к латинянам и, по-прежнему не говоря ни слова, так же жестом пригласил их идти следом.
Идти пришлось недалеко — к храмовой нише с древним саркофагом, у которого были выломаны две стенки — большая и малая.
— Здесь, — заговорил по-гречески монах, — покоилось честное тело отца нашего и защитника Николая, которое вы, богомерзкие латиняне, выкрали. — И ушел, думая, что его никто не понял.
— С турками ты так же смел и откровенен, когда твердо знаешь, что тебя не поймут? — сказал ему вслед по-гречески Торнвилль.
Монаха передернуло. Он даже не обернулся, но отвечать не стал.
— Что случилось? — спросил, помрачнев, французский рыцарь Дюпра.
— Так, не стоит внимания, — ответил Торнвилль, но француз настоял, и Лео перевел свой разговор.
Не успели латиняне возмутиться, как к ним подошел седенький священник и тихо, полускорбнополуторжественно, сказал:
— Простите неразумного. Все мы рвем друг друга на части, как волки, оттого и оставлены были сначала Николаем, а потом и самим Господом, предавшим нас в руки агарян. Мы забыли, что есть добро, погрузившись в пучину зла. Кто мы есть, что мешаем воздать хвалу великому святому тем, кто хочет этого? Еще раз простите нас, снимите тяготу и черноту и с наших, и с ваших душ. А после, утишив чувства и разум, преклонитесь пред гробницею святого, а чуть позже я подойду к вам…
Торнвилль перевел. Дружелюбие старого священника действительно утишило все страсти и подготовило иоаннитов к великому чуду снисхождения на их души трепетной благодати при гробнице великого угодника Божия.
Никто — несмотря на разницу в характерах и глубине веры — не остался равнодушен к тому, с чем довелось соприкоснуться. Пусть гробница была пуста, но дух святого Николая как будто пребывал в этих стенах. Ведь остались еще камни, пусть переложенные на иные места, внимавшие голосу святого, и мозаичный пол, по которому он, верно, ступал… Это чувство, словами непередаваемое.
Подобное Торнвилль уже испытал у мощей святого Лазаря на Кипре, и здесь паломники не остались без духовной награды. Старик священник вынес к ним небольшой деревянный ларчик, в котором хранились несколько мелких костей и кусок челюсти, и торжественно провозгласил:
— Мощи святого Николая — все, что нам удалось собрать после двойного ограбления барийцами и венецианцами. Значит, только этой малости мы и достойны. Но тот, кто мыслит о
И не оставит никогда, даже если здесь не останется ни христиан, ни этого храма, ни этих мощей — ничего!
— Хорошо сказал, отец! — изрек Торнвилль и перевел его слова, после чего крестоносцы поочередно приложились к мощам по старшинству в своей иерархии: сначала рыцари Дюпра и Торнвилль, затем казначей, врач, сардженты, секретари и помощник врача.
Потом они осматривали храм и его часовни с саркофагами и росписями. Росписи изображали императоров исчезнувшей Византии, Вселенские соборы, древних святителей, включая самого Николая, а также распятие с предстоящими Богоматерью и Иоанном Богословом и некоторые события, бывшие ранее, при жизни Христа.
Перед уходом оба рыцаря протянули священнику по паре золотых, хотя тот ничего не просил. Старик даже смутился.
— Бери, отец, не сомневайся, — сказал ему англичанин. — Для восстановительных работ это, конечно, ничто, но все-таки избавит от некоторых первостепенных затруднений.
Священник взял, а когда латиняне удалились, монах желчно выговорил ему:
— Отмой деньги этих нечестивцев в святой воде.
Старик метнул на него сердитый взгляд из-под белоснежных кустистых бровей и горестно воскликнул:
— Беда мне с тобой, монах. Сколь злобы в тебе! И как же ты дерзаешь ходить пред Богом? Лучше б не быть тебе монахом, дабы избегнуть вящего осуждения.
— А ты осуждения Господа не боишься за разговоры с латинянами? Еще и мощи им вынес.
— Утихни! Иначе прокляну именем Божьим пред Его святым престолом, если ты иначе не понимаешь! Очисти сердце свое, и тогда каждый человек покажется тебе братом, носящим в себе отблеск Творца, по образу и подобию коего сотворен.
Монах умолк, хотя внутренне совершенно не утих. "Готовый униат!" — думал он о священнике, а тот про него — что горбатого могила исправит.
Что и говорить, даже в самом малом обществе всегда овцы противостоят козлищам — или, вернее, наоборот. А чего еще хотеть, если на незаселенной еще планете Земля Каину стало тесно с Авелем?.. Но философствовать можно долго, а надобно вернуться к латинянам.
Чуть отъехав от храма, они набрали воды и напоили животных из источника, наполнявшего собой античный фонтан, изукрашенный арками и нишами, в которых некогда стояли статуи древних богов, а теперь обитали черепахи и большие лягушки.
Следовало хорошенько подготовиться к долгому пути назад, а что ждало по приезде, автор уже упоминал. Обнаружилась "нестыковка" с купцом Хакимом, уплывшим обратно на Родос и не поставившим в известность послов ордена. Причем, как выяснилось чуть позже, ликийский паша уполномочил купца обсуждать не только вопросы насчет зерна, но и согласовать с великим магистром новый список пленников и, соответственно, сумму выкупа.
Высказанный паше протест вызвал лицемернейшее недоумение: дескать, иоанниты сами "прогуляли" лишние два дня, а посему и разминулись с Хакимом.