Двое в лодке (сборник)
Шрифт:
Никчемные придурки. Что папаша, что его ублюдочный сынок.
– Как водичка? – осведомился я.
– Убью тебя, урод! – захлебываясь водой, прокричал Иван.
Я достал из кармана перочинный нож, выдвигая лезвие.
И когда рука полупьяного парня схватилась за борт, я полоснул по его пальцам. Завизжав, Иван мгновенно отпустил лодку, отплывая назад.
– Ты похож на собачку, – сказал я, улыбаясь. – Тяф-тяф!
Обернулся.
Хлюпая кровью из разбитого носа, Петр Сергеевич полз
– Дочка?! – ошеломленно спросил он, тряся ее словно куклу.
Я шагнул вперед и, наклонившись, точным движением вогнал ему нож в шею.
Петр Сергеевич вздрогнул и медленно повернулся на спину, оказавшись между ног Марины.
Мокрое платье моей возлюбленной наполовину скрыло его искаженное лицо.
– Бульк, – выдавил он. Изо рта побежала кровь – черная и блестящая, как тушь.
Дождь уже не просто лил, он хлестал, как из бочки. Из огромной, разбухшей, бездонной бочки.
За спиной вновь послышалась какая-то возня, и я раздраженно обернулся. Дрожа и стуча зубами от холода, на лодку вскарабкивался Иван.
– Парень, не надо, – забормотал он, машинально слизывая кровь с раненой руки. – Ты что творишь? Ты что творишь?!
Мой взгляд упал на весло. Резким движением вырвав его из уключин, я поднял его над головой.
– Эй, парень… ты что? Эй, ты что?! – заверещал Иван, закрывая голову руками.
– Хочешь поговорить, кто из нас урод? – прокричал я, обрушивая на него весло. Звук был такой, будто я ударил по дереву.
Он застонал и, шатаясь, сел на борт. Из раны на голове хлынула кровь.
– Не надо, – прошептал он.
Он что-то еще проговорил, но я ни черта не слышал из-за вновь прогремевшего грома. Ощущения были сродни взрывающимся бомбам, разве что дыма и пыли не хватало. Да мне, в общем-то, было чихать на то, что вещал никудышный брат Марины. Что может сказать этот лишнехромосомный, у которого в словарном запасе три с половиной слова?!
После второго удара руки Ивана повисли тряпками, и сам как-то скукожился, словно обгорелый башмак.
– Я тебе скажу, кто из нас урод, – пропыхтел я, снова замахиваясь веслом. – Из нас двоих только один урод. Но я точно знаю, что это не я.
Весло с гулким стуком опустилось на голову молодого человека. Раздался хруст – от удара треснула лопастная часть весла. Обмякшее тело Ивана, мгновенье балансировавшее на борту, опрокинулось за борт словно корзина с грязным бельем и стало быстро погружаться под воду.
– Поэтому урод – это ты. Понял! Понял, я спрашиваю?!! – провизжал я, брызгая слюной. Ударил несколько раз веслом по волнам, затем швырнул его в воду.
– Я не урод, – прошептал я. –
Я посмотрел на любимую.
– Марина?
Она молчала.
Ее отец ворочался на дне лодке, забрызгивая все вокруг кровью. Ему удалось вытащить из шеи нож, и теперь он пытался доползти до меня.
– Петр Сергеевич, перестаньте, – устало сказал я. Он вцепился в мою ногу, но я без труда освободился, выдернув ее из слабеющих пальцев мужчины.
– Ма… Ма, – прохрипел он. Кровь хлестала толчками из пронзенной шеи, и падающий стеной дождь тут же превращал ее в розовую воду. – Убил… Мари… Мариночку…
Он поднял бледное лицо. Даже в окружавшей нас мгле я видел застывший в его глазах ужас. Наверное, он понял, что умирает.
– Ты… ты…
Я присел на корточки и без труда вынул из его окровавленных пальцев нож.
– Что «я»? Что «я», Петр Сергеевич? – мягко спросил я. – Говорите. Я вас очень внимательно слушаю.
– Ты…
Всхлипнув, он протянул ко мне трясущуюся руку. Узловатые пальцы были растопырены, как громадные паучьи лапы.
И когда он схватил меня за футболку, я воткнул лезвие в его правый глаз.
Пальцы Петра Сергеевича сжались еще сильнее, а тело выгнулось дугой. Из пробитой глазницы выполз багровый кисель.
– Не хотите помириться со мной? – хрипло полюбопытствовал я. Сунул в его липкую дырку-глазницу указательный палец, подумав, что это очень похоже на теплую манную кашу.
Его ноги заелозили и, вытянувшись, застыли.
Я вынул палец и, брезгливо осмотрев его, долго держал под дождем, пока он не стал чистым.
Только после этого я почувствовал, как болит левая рука.
Старый козел все-таки ранил меня.
(Марина!)
Пожалуй, нужно плыть к берегу. Иначе…
(Марина!!!)
Я замер на месте, тупо глядя перед собой.
«Ты окончательно помешался, – хихикнуло существо, завозившись где-то под сердцем. – А говоришь – любишь ее…»
– Люблю, – не слишком уверенно проговорил я и медленно, словно проржавевший робот, развернулся.
Она лежала точно в такой же нелепой позе, неуклюже раздвинув ноги.
– Родная? – пролепетал я.
(Ма… Мариночку убил.)
Предсмертные слова Петра Сергеевича крючьями прорвали сознание.
Выстрелы.
Конечно, пока мы возились, пистолет несколько раз выстрелил…
Я кинулся к Марине. Опустившись перед любимой на четвереньки, я принялся осыпать поцелуями ее бледное, застывшее лицо.
– Милая, – шептал я. – Милая, открой глаза. Это я. Я рядом, милая.