Двое
Шрифт:
Готов стоять был целый век,
Припав щекой к стволу берёзы,
Мешая слёзы, дождь и снег.
И толи нервы, толи холод
Его опять вгоняли в дрожь,
И грохотали, словно молот,
Слова: “Когда же ты придёшь?”
Потом не стало в окнах света,
И отлетели звуки прочь.
Ему казалось, вся планета –
Сплошные холод, снег и дождь.
Она пришла в рассветной бели
И вдруг
На белом саване горели
Его последние стихи:
Ты вспоминай меня без боли,
В минуту трудную зови,
Когда захочешь лучшей доли,
Когда замёрзнешь без любви.
И если я хоть что-то значу
В твоей безрадостной судьбе,
Ты вспоминай, и я заплачу
Дождём и снегом о тебе.
СТЕПНАЯ ГОСТЬЯ
Угасает закатное пламя,
Спят беспечно берёза и тополь.
Не тревожит меня бычье знамя.
Заграница — как-будто некрополь.
Всё стабильно в отсутствии трендов.
На востоке дела утончённы:
Нет ни акций, нет ни дивидендов.
Лишь одною судьбою сплочённы.
Как песчинки в часах замирали,
Так и жизнь во степях стопорилась.
Здесь блюдут честь семьи и морали
Благодать по углам притаилась.
Бешпармаком, казы и шубатом,
Угощаюсь за праздным застольем.
Пополняя казну медным златом,
Всей душой наслаждаюсь раздольем.
Фейерверками полнится небо,
Ослепляя ночами и днями.
Как поэзией, вскормлена хлебом
Вся земля во степи под ветрами.
МОЯ ДОРОГА
Ведут дороги на рассвет
Иль на закат, иль вовсе мимо,
Но только в мире лучше нет
Той, по которой шёл с любимой.
Не оглянусь, не посмотрю,
Не стану взвешивать всё строго.
Я поведу тебя в зарю!
Твоя любовь — моя дорога!
В ПОЛЕ С КОНЁМ
По раздолью, зелёному полю,
На закат, где краснеет зарница.
Уходили с конём мы на волю.
Ледянющей водицы напиться.
Перепёлка крылом бьёт и стонет,
Намочив оперенье рябое
И не держит ничто нас, не гонит
И уходим мы в поле ночное.
Я друзей перестану треножить,
Воля вольному, верность за нами.
Но уйти от костра — грусть помножить,
Карьим глазом скосившись на пламя.
А на утро по полю седому
Гриву ветер взобьёт до полнеба.
И помчимся с конём мы до дому,
Где я соли ему
Там, у стремени срубленной бани,
Не возьмёт больше лошадь краюху.
Очевидно, я ночью по пьяни,
Саданул коня вилами в брюхо.
В ОБРАМЛЕНЬИ ПОНИКНУВШИХ ИВ
Я таких не видала красавцев
На яву, только в снах кружевных
В окруженьи бесчисленных агнцев,
У подножья дубрав вековых.
Ты — душа моя грешная в муках
Я во веки в тебя влюблена,
Я зарницей в твоих акведуках
Полощусь от утра до поздна.
Тараторишь, а мне интересна
Смысловая нагрузка в стихах,
Коих пишешь ты пачками лестно,
Позабыв обо мне впопыхах.
Далека-ли обитель до рая? —
Как твой дом, у безбрежных морей?
Журавлей улетела-ли стая?
Всё работаешь, как муравей?
Понимаю, теперь, от чего-же
Загрустил опечаленный кот,
Что у ног моих чуточку строже,
Чем когда ему чешешь живот.
Мы не станем знакомиться ближе,
Больно нравом ты стал шаловлив.
Лик красив твой, но тело бесстыже,
В обрамленьи поникнувших ив.
ДУША, НАИВНАЯ, МОЛЧИ
Душа, наивная, молчи.
Народ, обманутый мечтою,
На долю грешных не ропщи.
Позволь омыться тишиною!
Во тьме кромешной слышен вой —
Закрою ставни я на окнах.
Накроюсь пледом с головой,
В мечтах о шелковых волокнах.
Кто под замком — тот защищен.
Иные сами виноваты!
Молюсь… В мечтах мой дух прощен,
Но сердце в стружке стекловаты.
Мне спится крепче без охран.
Мечта, затми собою совесть!
Пусть сотрясает ураган,
Душа, молчи, ваяя повесть.
СМУРНОМУ ИЗДАТЕЛЮ
Смурной издатель, в данной книге
Я рифмоплётству предаюсь,
Спешу освоить в каждом круге
Доктрину рифм, сторонюсь
Лихих верлибров, пусть лиричных.
И ритм мне, как свет впотьмах.
Стараюсь тем аполитичных
Не сотрясать на Божий страх.
Нескромно и несовершенно
Я прописал свои стихи,
Что радуют тебя надменно,
Смурной издатель. Не части
Своей рецензией убогой,
А лучше к смыслу снизойди:
Здесь нету нимфы длинноногой
И одноногой не найти.
Я страсть оставил лишь в контексте.