Двоеверие
Шрифт:
– Ну, будет тебе, нагляделася. – Проворчала Рита и подобрала руку чернушки. Она отвела её к валуну возле реки. Снежка опомнилась, засуетилась, помогла расстегнуть Рите куртку, снять сапоги, рубашку и кожаные штаны, при этом постоянно заглядывала ей в глаза в поисках одобрения.
На второй или третий месяц плена, если невольница не впадала во власть Чёрных Теней, она впадала в другое безумие – трепетную любовь к своим подземным хозяевам. Она больше не думала о побеге, следила за каждым желанием Нави и жаждала похвалы, как дитя.
– Красавица, ясный свет! – приговаривала
– Одзьеш мою стереги, покуда омоюсь, – поднялась Рита с камня и хотела сойти в речную воду, но задержалась на берегу.
– Яко толмачить «Одзьеш» по-надземному?
Чернушка как раз подбирала рубашку и бережно прижала к сердцу.
– Это будет «одежда», Риточка.
– Буде одежда.
– Будет, – поправила Снежка. Она знала про привычку хозяйки учить надземный язык, когда они оставались наедине.
– Будет. – Повторилась Рита за ней. – А яко толмачить «коло», да «хлябь», да «свит»?
– Солнце, небо и свет, Риточка.
– Солнце, небо да свит… свет. Солнце, небо да свет… – повторила Рита, повернулась голой спиной к чернушке и вошла в реку. Кривда приняла её, обожгла холодным течением бёдра, живот, грудь, добралась до самого горла, так что дыхание перехватило. Рита приучала себя не бояться воды. Над головой сомкнулась пучина и мир ненадолго умолк, гулкая пустота окружила её.
«Явлюся к нему дикаркою – отринет меня. Как оседлые живут – мне не ведомо…», – думала под водой Рита. – «Не гожусь я ему, да и аки… как зверь говорю, половины не разумею… живу как зверь и одеваюся сыроядкою!».
Внутри вспыхнула злость, Волчий Дух не терпел унижений! Но тем и хороша ледяная вода, что в ней глохнут чувства. Река обволакивала, принимала в себя, заключила в ледяные объятия. Резкий голос Олеси донёсся из памяти. Старшая как всегда была недовольна: двадцать один год, а Младшая до сих пор не стала чьей-то женой, не спаслась из охотниц, на запястье осталась повязана белая нить. Но, если выйти из стаи, Рита не сможет увидеть его воочию, снова встретиться с ним. Кровью опоила его, да видно в чём-то ошиблась, и теперь сама мучается, не может забыть. Не проходит страсть, никак не проходит, тянется год за годом, мучает Зимой за Зимой, жарким летом изводит. Захлебнуться бы и не думать о нём! Всё равно он пропадает за запретной границей.
Горло сдавило, хочется воздуха, речной покой минул. Рита рывком вынырнула на поверхность, вдохнула до глубины лёгких и откинула влажные волосы на затылок. Она стирала с лица надоевшие Очи Тьмы – метки леса, оберегавшие душу от одержимости. Переродиться бы, выйти другой из воды, научиться разговаривать по-человечески и жить среди оседлых людей. Однажды одна Безымянная добыла себе мужа с поверхности. Как завидовала ей Рита! Не хотелось ей выбирать из числа с детства знакомых охотников, не было среди них любимого.
– Живая, не утонула! – радостно закричала Снежка на берегу и немедля закашлялась. Пока она сгибалась в груди, Рита вышла на
– Будь здорова сто Зим, а прожитое пускай не зачтётся! – рассыпалась она в пожеланиях и нахваливала. – Быстрая, ловкая, ловчее всех в племени, Риточка! Чистая вода – для хвори беда, только укутайся, укройся скорее, простынешь! – Снежка накинула полотенце на Ритины плечи и отвернулась, чтобы снова откашляться вволю.
Вечер темнел, посвежело, пусть Навь холодов не слишком боялась. Все мысли Риты крутились лишь об одном человеке, и сегодня ей размышлялось так чисто и ясно, будто ещё чуть-чуть, и увидит лицо возлюбленного в волнах, услышит в плеске реки его голос.
Может быть поэтому Рита и пошла вечером к Кривде? Не усидеть в глубине логова вместе со старой матерью! Но не любовь привела её, а одна маята. Рита корила себя, что потащила чернушку с собой, когда сама в себе ещё не распуталась.
Она присела на тёплый, нагретый за день валун и с тоской посмотрела на воду. Снежка усердно растирала в пригоршне смоченный слюной уголёк.
– Яко будет толмачить по надземному «люба»?
– Любовь, – откинула волосы ей со лба Снежка и кончиком пальца взялась подкрашивать брови.
– А… яко будет «така»?
– Такая.
– А «може»?
– Мочь.
– «Овладети» – яко речь?
– Владеть.
– Ныра?
– Нора… нет, не нора, а по-нашему: «тепло» или «дом».
Рита перехватила руку Снежки и посмотрела в глаза.
– Ты мочь любовь такая как я? Владеть меня к вамо в дом!
Снежка на миг оробела, но смекнула как надо и переиначила.
– Ты сможешь любить такую как я? Забери меня к вам домой!
Рита повторила за ней слово в слово и с кивком хорошенько запомнила. Снежка вроде бы догадалась, что неосторожно проникла в хозяйскую тайну, и, скрывая смущение на лице, встала за спиной Риты и начала расчёсывать волосы. Гребень скользил по влажным от речной воды каштановым прядям. Рита нагнула голову и с грустной придирчивостью разглядывала руки.
«Не ногти, а когти же. Девки оседлые красной краской малюют, сами пахнут, аки цветы, кожа нежная, а я что? Волчица лесная, под корягою вою! Руки – лапища, зубья – зазорище, без хвоста, да и на том слава Велесу! Дей я девка ему? Баску себе сыщет, много эдаких за стеной, святых божемолиц… Жерло бы всякой за него перегрызла!»
– Риточка, а он кто? – осмелела Снежка спросить. Рита враз повернулась, так что гребень у чернушки вывалился из рук. Рита подозрительно вцепилась в неё глазами.
– Тебе на кой ведать?
– Я никому не скажу! – пообещала она. Испачканные углём пальцы тревожно ломали друг друга. Глядя на больную и почти отошедшую к Предкам невольницу, Рита решилась ей кое-что рассказать.
– Ладно, открою тебе. Токмо клянись, что на худо никому не расскажешь!
– На худо никому не расскажу! – Снежка язык была готова скорей проглотить, чем разболтать тайну хозяйки.