Двоеверие
Шрифт:
– Нешто умыслили, ще у рода, стянувшего вас за шкирню, худой Первый Волк? – отгрызлась Влада.
Кова проглотила свой смех и злобно сверкнула рубиновыми очами. Вместо неё теперь заухал Незрячий.
– Зубастая ты, Бела Шкура! Да токмо не за «девство» твоё азмь страшуся да не за крамолу, кою ты в норе заперла да зажарила, а за труды наши тяжкие. Муж твой сгинет, и наследок куды-то девалси.
– Нас мaло, да заявятся племена, где поболе охотцев, чем у Волка Хлaда. Кто же их поведёт?
– Кова верно глаголет, – согласился Незрячий. – Ежели Сивер твой сгинет и наследка не будет, так чужеядцы
– Яр поспеет и обернётся. Его дело важно, – говорила Влада, но сама вслушивалась, что творится внутри заветного круга. Сивер как раз подскочил к сердцу ристалища, выхватил нож и попытался убить Гойко первым же выпадом со стороны изуродованной части лица. Гойко хорошо видел тем глазом и ловко оттолкнул его раскрытой ладонью, а другой рукой выхватил свой клинок из земли. Теперь оба они вооружились и вперёд больше никто не лез. Они обходили друг друга по краю, разгадывая в чём у противника слабость. Молодняк лезет в драку наскоком, скорей бы убить, в схватке матёрых же больше редких и выверенных ударов.
– Нынче же ночью капьно подымемся в набег на Монастырь, – досказала она. – Тепло в Слободе запалим – там, где люди живут. В Слободе их слабое место. Единение утвердить надобно.
В круге раздались удары и яростный вскрик. Сивер оборонялся от натиска Гойко. Он дважды отбил нож, а на третий раз извернулся и рассёк Гойко спину. Тот вскрикнул, но скорее от злобы, чем от болезненной раны. Опоённому кровью Волку нелегко устоять, дабы не ринуться за слепой местью, и такая ошибка станет последней. Но тот, кто пьёт кровь понемногу, не ослепнет от ярости. Сивер и Гойко лишь слегка поранили язык о клыки и не отдались до конца во власть Звериного Духа.
– Монастырь крепок, могут и на слабом месте аже трём племенам отпор дать, – задышал глубже Незрячий, почуяв запах крови.
– Без Редлой Кмети не сдвинуся, – добавила Кова.
– Коль от набега откажемся, смута окрепнет в родах, – ответила Влада. – Слободу надобно сжечь, в ней много добра, тем несогласных сманите. Аки увидят добычу, тако о племенах разных забудут. Промедлим – крестианцы укрепятся, взять их не сможем и явится Редлая Кметь. А сие… ничего не оставят.
Посулы богатой добычи заставили Кову с Незрячим задуматься. Кметь и правда могла забрать лучшую часть награбленного и делиться с ней ни Стезя, ни Железные Кузнецы не хотели.
Влада ощутила на языке вкус сладкой победы и скорой мести над крестианцами, но вдруг Сивер вскрикнул от боли в душе похолодело. Звуки внутри круга ей подсказали, что её Первого Волка теснят и победа для Гойко близка. Влада сжала в кулаке оберег из волчьих клыков и затаила дыхание.
– Много ли охотников в вашей крамоле? – спросил Незрячий.
– Крамолу не счесть, – тревожно пробормотала она.
– Израда – то плешь. Не все ведуны под тобою, або ты Черно-Мати отвергла, – то ли предостерегала, то ли грозилась ей Кова и показывала медальон с двенадцатью кривыми лучами на ремне возле груди. Пусть этот знак Влада увидит ещё тысячу раз и тысячу раз услышит о Чёрной Матери, но путь выбранный Сва и Девятитравой для неё оставался вернее.
В круге раздался вопль боли. Сивер повалил Гойко на спину и, орудуя ножом, подрезал ему челюсть. Лицо и шею Гойко залила кровь, левая рука сломана, правая
Вожаки встретили победу Сивера молчаливо: родич лишил жизни родича. Но Влада в душе ликовала! От сердца наконец отлёг большой страх, который преследовал её со дня обретения власти над племенем.
Сивер вонзил нож посреди круга. Это оружие сожгут, и оно более никогда не появится в племени. Её Первый Волк вышел победителем из кольца. Его мускулистое тело покрыли свежие раны, крепкая грудь вздымалась и опускалась в тяжёлом дыхании. Влада подступила и провела ладонью по вспотевшему лицу мужа, пальцы скользнули вдоль губ, нашли заточенные клыки и поранились. Не сводя с Сивера глаз, Влада попробовала смешанную с его слюной кровь. У всякой верности должна быть награда, и она ждёт его. Но сейчас Подземная Мать заговорила с племенем.
– Всяк будет побит, коли супротив рода восстанет, супротив воли Макоши и Совести Щуров, супротив Навьей стези! В круге Гойко не сдюжил, а посему пошёл по стезе тёмной кривды, заблудил, заморочился в думах, мол племя не должно Едениться, мол Волчица глупа, а вожак рода слаб! И Первый Охотник силён, и ведунья мудра, и стезя наша – Правда. Кто пойти вкривь возжелает, тот своему роду убыток. Тако Вий да Перуне решили, тако мы будем жить!
Она зорко вглядывалась в помрачневшие лица. Как трудно было ей не улыбаться, не смеяться в глаза, не кричать во всю глотку, что она победила! Но ещё есть заботы, для которых в роду важен каждый и не время раздоров.
– Гойко ступит по стезе лунного света, посему соберём для него краду, как для сородича, або бился он за род верно и служил честно, и токмо в одном слове ошибся. И слово то было – круг.
*************
Свет от окна расплескался алым пятном по коврам и паркетному полу. Сергей хрипел на коленях перед семейной иконой. Будто подстреленный на охоте зверь он спрятался в своём логовище зализывать раны.
– Зализывать раны… – просипел Волк и вцепился ногтями в ковёр. На миг показалось, руки покрыты шерстью, на пальцах чёрные когти. Сергей стиснул их до того, что ногти сломались и только с болью виденье исчезло. Он жаждал крови – собственной крови! После долгого воздержания он испытал её вкус и теперь не мог отказаться от мысли попробовать снова. В голове тяжело ухало сердце, перешёптывались знакомые голоса, перед взором являлись лица мёртвых людей. Вот прежний Настоятель Монастыря стоит перед ним как живой и с укоризной отчитывает.
– Ты дело Христово обещал сохранить, клялся мне в верности, сам же в стяжательство ввергся, продался за металл сатаны и единоверцев в долги обратил. Ты начал войну, ты погубил дело Христово, в Зимах из небытия поднятое. Нет, не готов ты был, совсем не готов, не совладал с собою. Ты Веру убил…
– Изыди! – размахнулся Сергей на призрака. Серый Волк лязгнул зубами, но старого Настоятеля рядом не было. На плечи мягко легли хрупкие женские руки.
Она пришла к нему точно такой, какой Сергей запомнил её: улыбка, исполненная смирения, золотистые волосы, наивная зелень глаз.