Двоеверие
Шрифт:
– Верочка, драгоценная моя… – со слезами зашептал Волк, склонив голову, – и ты ко мне.
– За что ты Дашутку обидел? За что отрёкся от дочери?
Сергей обернулся, горячо начал оправдываться, выискивать в её взгляде прощения. Она положила руку ему на грудь.
– Больно тебе, Серёженька?.. Очень больно?
– Больно, любимая. Подвёл я тебя, яростью своей, бездумной страстью сгубил. Околдовала меня ведьма безумная, зря к ней в ту Зиму на берег пошёл, зря тебя не послушал. Ты одна мне добра желала, а я семью нашу не сохранил, дочерей не сберёг. Сомнения во мне окрепли, и Господь Дарью сатане отдал... Как мне родное дитя с чёрной душой сохранить? Про неё больше думал в ту пору, как самому надо было покаяться и смириться.
Вера привстала на цыпочки и мягко поцеловала в чело. Сергей прикрыл веки, Зверь внутри него сжался в маленького тёмного щенка и душа просветлела. Но, когда он открыл глаза, вместо жены его целовала ведунья. Он отпрянул от дерзких лукавых глаз. Она явилась к нему молодой, как в то лето поисков логова, и игриво оскалилась.
– Тяжко тебе, Серко? Тянешься, жилы рвёшь? Получил по заслугам! Дорого тебе встанет откуп за пролитую родную кровь. Чего не крестишься? Крестись, ты чёрта увидел! Не прощу тебя, за предательство не прощу, голосом Совести изводить буду, прокляну на страдания! Самой лютой смерти тебе желаю за то, как ты сына встретил.
Сергей задыхался, а когда всё-таки нашёл в себе силы заговорить, за спиной раздался тихий плач, будто плакал ребёнок. Он оглянулся: в тёмном углу покоев сжалась нагая подземница. Волосы цвета пепла покрылись инеем.
– Не бросай, Серко! Холодно мне! Так холодно!
– На меня гляди, не на неё! – прогремел раздвоившийся голос. Сергей повернулся, лицо ведуньи вытянулось по-волчьи. – На меня гляди, на неё не смей пялиться! Токмо меня узри, токмо Навь! – кости ведуньи сломались, кожа лопнула, из-под неё вылез мех. Белоснежная Волчица выросла перед Сергеем и разверзла пасть. Он заслонился рукой и крепко зажмурился. Но вместо смерти познал тишину.
Покои затихли, лампадка перед иконой потрескивала о живом. Голос кровавой жажды в душе наконец замолчал. Сергей оглянулся и увидел женщину на стуле у выхода. Плотная зимняя куртка накрыла лицо капюшоном, в груди зияла дыра. Из всех призраков, посетивших его на закате, она была самой немногословной.
– Тебя я подвёл больше всех, – опустился он на колени. – Каяться ли во грехах или просить прощения у рода – на всё готов, только скажи. В своей жизни искал самый правильный путь, к желаниям моим, к сердцу поближе. И жил, как хотел, оставил Проклятый Род, за любовью пошёл, да вместо норы в крепость других укладов и заповедей попал. За любовью увязался, за новой жизнью, за новой семьёй и за новым родом. Ему буду служить верой и правдой – до конца, без остатка, как вам, семьей моей старой, в своё время не послужил. Без семьи жизни нет, выбирал стезю сердцем, теперь же страдаю: всё ли правильно сделал?
Под капюшоном горели два огонька голубых глаз. Она молчала.
– Я столько раз у тебя на могиле прощения просил. Но внутри меня сидит Зверь – не исправишь. Не помогло крещение его вытравить насовсем, не помогла и любовь. Так какая же сила есть, которая Волка изгонит? Неужто только смерть – эта сила?.. В чём же истина для меня, в чём же истина для таких как я? Зачем Бог меня таким создал.
Губы женщины растянулись в улыбке. За спиной он услышал нарастающий треск и скорей оглянулся. На столе ярким пламенем горел игрушечный Монастырь. Тонко сложенные домики и стены обуглились, почернели, сломались в пекельном жаре. В пляске пламени Сергей слышал крики и плачь, дикий хохот. Посреди огненной бури мелькнуло бледное лицо Егора, кровавая сеча и сотни, сотни страшных смертей слились в одно сплошное видение. Дело всей его жизни горело и некому было его отстоять. Слёзы стиснули горло, следом пришло и отчаянье, а за отчаяньем – боль. Он вжался лицом в ковёр, живот сдавило до тошноты. Отказ от глотка Навьей крови взымал свою плату. На губах выступила желчная пена, но с каждой секундой борьбы приступ ослабевал.
Сергей очнулся от барабанного стука в дверь. Снаружи окликал Егор, отяжелевший
– Что стряслось? – едва проворочал Сергей горчащим и высохшим языком и украдкой глянул на руки – человеческие, без шерсти и без когтей. На стенах плотной цепью стояли ополченцы с оружием, светили прожектора, пусть солнце ещё не зашло. Он должен был сам подготавливать и защищать Монастырь этой ночью, но Егору пришлось заниматься делами вместо владыки.
– Скорее на стены поднимись, глянь.
ВО БУРЕ, ВО ГРОМЕ,ВО НОЩИ, ВО ЗОРЕ,РАТАЮ ПЕРУНЕ,СТЕЗИ ВЫШНИ ТОРИ!ВО БОЕ, ВО СЕЧЕ,ВО ГЛАВЫ, ВО ПЛЕЧИ,РАТАЮ ПЕРУНЕ,МОЛОНИИ МЕЧИ!
Восемнадцать Зим набегов, десятки сожжённых общин, сотни убитых надземников, и всё ради нынешнего Короткого Лета. Норы скрыты на километры под землю, как корни Великого Дуба. Над жертвенными кострами возносится слава богу войны и владычице смерти. Цветной глиной и углем выводятся боевые узоры, кровь течёт в глотки. Охотники слышат Зверя и зовут его диким воем, жилы вздуваются от переполняющей силы. Племя Зимнего Волка готовится к мести. Лунная Стезя и Железные Кузнецы вожделеют добычи. Три рода сошлись для первого большого набега на Монастырь. В их руках не только ружья и копья, ножи и секиры, в прошлых набегах добыто оружие пострашнее, и сейчас его поднимают из кладовых и готовят к великой войне.
ВО ЧЕСТИ, ВО СЛАВЕ,ВО РАТНОЙ ЗАБАВЕ,РАТАЮ ПЕРУНЕ,ЗНАМЕНИЯ ЯВИ!
Он поднялся по ступеням у стены на боевой ход. Край багряно-алого солнца над лесом предвещал кровавую ночь. В окнах опустелых деревянных домов Слободы догорали последние лучи света. На перекрытых баррикадами улицах и на помостах у частокола готовились к обороне. Кельи заполнили люди, трапезная и склады превратились в неприступные бастионы, даже в мастерских и в склепе под храмом прятались христиане.
– Если поможет Господь, то Навь не прорвётся, – шёл Сергей за Егором по стене крепости в сторону Южной Башни. Ратники расступались перед владыкой и наклоняли головы. Тёмные лесные урочища сплошь сверкали огнями, но пожар давно стих и ничто более не отделяло христиан от подземников. Подобно горящим глазам лесных хищников костры и факелы сотнями рассыпались по приграничью.
Сергей видел огни, поднимаясь на башню. Наверху он встретился с тысяцкими, но отчего-то командующие ополчением наблюдали совсем не за лесом и больше внимания уделяли западной части предполья. Егор подал бинокль и Сергей вгляделся в железную тучу, надвигающуюся от реки.
ВО БИТВЕ, ВО БРАНИ,В МОРЯ-ОКИЯНЫ,РАТАЮ ПЕРУНЕ,ВСЕМОЩИЮ ГРЯНИ!
Влада дрожала от небывалого чувства: сегодня весь Монастырь перед ней полнился страхом. Всякая душа в нём тряслась, и люди трепетали от ужаса перед Навью. В залитом поздним закатом лесу стало тесно от волчьих стай. Охотники сурово глядят на белокаменную Обитель. На лезвиях топоров угасали последние блики медного солнца. Ни шума, ни боевых кличей: Навь всегда ходит в ночные набеги в полной тиши.
Рядом встал её славный муж, не знающий страха, Олеся с остатками стай Чертога, Колготы, Чары и Тали, железными идолищами выстроились воины Незрячего, Куд и Кова пришли в окружении сотен таких же расписанных алым белокожих бойцов.
Когда сядет солнце, вперёд пойдут Волки Марены, и от Монастыря останутся только пепел и прах, слетят наземь кресты, сгорят избы, погибнут мужчины и христианские дети, а их матери станут вечными узницами подземелий, во славу рода, во славу Навьей стези! На месте ненавистной белокаменной крепости Зимние Волки поставят капи своим Праведным Предкам – тако бысть, тако есмь, тако буде.