Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

Головкин Федор Гавриилович

Везде милость, которой он пользовался, и доверие, которое казалось, ему оказывали, возбуждали к нему зависть, но везде его холодная осанка и благородный вид мешали открыто нападать на него. Он получал большое жалованье и подарки, но проживал все и, держа дом на широкую ногу, бывал часто накануне полного банкротства. Я был очень дружен с ним, потому что это был настолько же честный, насколько и ограниченный человек; я позволю себе сказать, что я часто пользовался его услугами, так как он был очень отзывчив. Хотя он был несчастен в своих предприятиях, тем не менее он пользовался в России почетным и блестящим положением, потому что Екатерина II его поддерживала, вопреки мнению всех своих приближенных.

Он был начальником Черноморского и Балтийского флотов, вел очень важные переговоры, получил голубую ленту и большой крест ордена Св. Георгия, но кончил так же плохо и в России, как в других странах. После отъезда из России принц Нассау-Зиген поселился в Венеции во дворце Loredan,

название которого соблазнило его больше, чем сама местность. Он устроил здесь нечто в роде убежища для эмигрантов, где каждый платил или служил, смотря по своим средствам. Я сам пробыл у него там 2 месяца, когда, возвращаясь из Неаполя в Россию, я хотел выждать время, чтобы узнать причины своего отозвания.

Бедные принимались здесь без всякого затруднения и ничего не платили. Принцесса Нассауская отлично их принимала; но пора поговорить о ней.

Она была полькой по фамилии Горска [336] , разведенная с князем Сангушко, и как мне кажется, еще с одним; она была прекрасна и была в восхищении, что имела возможность соединить свою судьбу с судьбою короля авантюристов. Она была образована, благоразумна, сговорчива или дерзка, смотря по настроению или обстоятельствам, но была большой лгуньей. По возвращении ее в день Пасхи из церкви св. Марка, мы ради шутки спросили ее, о чем проповедовали в церкви. «Об астрономии». Можно себе представить наше удивление! — «Как, об астрономии? В день Пасхи?» — «Да, об астрономии». И вот она импровизирует целую прекрасную речь. «Ужасно так лгать после причастия, значительно сказал ей епископ de Lombez [337] , но нужно предположить, что проповедь, сказанная вами, вероятно, лучше той, которую вы выслушали». Но ее ничто не приводило в смущение. Во время шведской войны, стоившей стольких слез России, после печальной битвы при Свекзунде, во время которой погибло 12 тысяч человек, казна, знамена, все галеры и я не знаю сколько фрегатов, когда муж ее вел себя, как герой, она легкомысленно говорила: «Я не знаю, о чем кричат и шумят эти русские скоты, …во всем этом я вижу только славу принца Нассауского».

336

Шарлотта Гоудзка по биографири Дидо. — Гримм называет ее также Годска и очень хвалит ее, см. «Сборник Имп. Русск. Ист. Общ.» Т. XLIV,157.

337

Александр-Генрих де Шовиньи де Бло род. 11 января 1751 г., посвящен в епископы Ломбеца (Гер) 30 марта 1788 г.

Во время своего пребывания в Петербурге, она страстно хотела быть статс-дамой и сильно домогалась этого отличия. Екатерина, соблюдавшая приличия, находила, что эта милость, как бы она ни была высока в России, была ниже женщины, муж которой был членом владетельного дома; она пыталась дать ей понять это, но безуспешно. Желая быть любезной к принцессе, Императрица искала средство удовлетворить ее, не нарушая обычаев, и решила послать ей свой портрет во весь рост — весьма редкое отличие — и драгоценности, стоившие не менее тех бриллиантов, которые окружали маленький портрет, носимый на груди статс-дамами. Но принцесса страшно разгневалась, говоря, что с ней обращаются, как со старым послом или с женщиной, приехавшей клянчить. Екатерина в своем безграничном великодушии и желая успокоить ее, на другой день во время парада, подошла к принцессе и спросила ее: «Вы уже выбросили мой портрет через окно?» — «Нет еще», — был ответ. Можно себе представить, какое впечатление произвела эта дерзость на двор, преклонявшийся пред Государыней. Я не знаю, посоветовали ли принцессе Нассауской или ей приказал ее муж, которого она боялась, только через несколько дней она уехала в Польшу.

Иногда у нее были довольно смешные выходки. Она встретилась в Спа с Густавом III. Король этот, зная, что женщины не могут его любить, стал высказывать ей необузданную страсть. Однажды, когда он бросился к ее ногам, говоря, что умрет, если она не отдастся ему, она сказала: «Как, ваше величество, вы можете думать, что я вас не люблю! Между тем вы имеете самое убедительное доказательство — я вас не люблю так, чтобы вам отдаться».

Во время своего пребывания в Венеции, принц Нассауский, утомленный праздностью, захотел снова попытать счастья на службе в Испании. В Барселоне его заставили долго ждать разрешения отправиться в Мадрид, но когда он его получил, никто там не хотел его принимал. После многих хлопот ему приказали быть в манеже в то время, когда известный князь мира (Годой) будет кататься верхом. Он поспешил быть там; фаворит его не заметил; королева холодно спросила его, видал ли он когда-нибудь более прекрасного кавалера. Несчастный принц клялся, что он никогда не мог даже представить себе что-нибудь более совершенное. Все-таки на другой день он получил приказание

оставить Испанию.

Между тем, принцесса Нассауская только что получила в наследство от своего брата Готского земли в Польше. Ее пылкое воображение подсказывало ей такие способы употребления состояния, которые она сама лишь была способна осуществить. Нарушили контракт с владельцем дворца Loredan, эмигранты разбрелись кто куда, остановились в Вене, чтобы разведать почву, но она показалась им неблагодарной, и тогда отправились в поместья их высочества. Первым делом принцессы в этих поместьях было отнять у крестьян земли, которыми они пользовались и на них насадить, но я боюсь, что меня заподозрят в подражании рассказам принцессы. Тем не менее, нужно упомянуть об этом, так как это известно: она употребила все земли под посев лаванды, семена которой с большими издержками были выписаны из Франции. Собирались захватить в свои руки всю торговлю лавандовой водой на всем севере и востоке. Балтийское и Черное моря должны были покрыться судами, нагруженными благовонными товарами, и миллионы должны были стекаться со всех сторон…

В самый разгар этого прекрасного дела принцесса внезапно умерла, а принц, поехавший в Париж узнать, не назначит ли его старый товарищ по хитростям, Талейран, имперским маршалом, вернулся обратно, успевши только быть свидетелем на свадьбе бывшего Отенского епископа с одной содержанкой [338] .

Он стал понемногу сходить с ума, и дело дошло до того, что этот столь важный человек, с виду такой рассудительный, сохранивший рыцарские манеры, умер в старинном придворном женском платье, в фижмах, в лентах, спускавшихся с его седой головы, и с шлейфом, поддерживаемым двумя пажами в парадной ливрее. От этого незаконнорожденного существа остались тоже только незаконнорожденные дети, из которых одна вышла замуж за д’Аррагона, сделанного пэром в то время, когда Деказ вздумал унизить во Франции палату пэров. Sic transit gloria mundi!

338

Это было после установления во Франции империи Наполеона.

Я расскажу еще один случай из жизни принца, потому что он мне кажется замечательным.

Принц Нассауский, отправленный Императрицей к графу д’Артуа, находившемуся в Вероне, просил меня рекомендовать ему доверенного секретаря. Я вспомнил об одном молодом эльзасце — первом приказчике и любовнике одной француженки-интриганки, превратившейся после многих приключений в продавщицу мод и просившей меня пристроить его куда-нибудь.

Принц принял его без колебаний и нашел в нем много талантов; но их отношения сложились совсем не так, как у прочих людей. Обыкновенно, посол пишет черновую, которую затем переписывает секретарь начисто; здесь же посол диктовал, секретарь исправлял слова посла, и тогда уже принц с трудом переписывал черновую, которую он часто не умел читать… Этот секретарь, вытащенный из-за прилавка, казавшийся мне сперва только большим немецким мальчиком, стал господином д’Анстет [339] , полномочным министром Императора Александра в самых важных случаях, имевшим красную ленту, одним словом, особой, которую Бонапарт ненавидел до смерти и объявил своим подданным. Его порок — пьянство высказался однажды довольно странно.

339

Анстет, Ив. Осип. Д.т. с. — 1835 г. Он вступил в русскую службу в 1789 г. и в этом же году был под начальством принца Нассау-Зигенского.

Присутствуя на церемонии, во время которой лорд Абердин принимал Императора Александра — кавалера ордена Подвязки [340] , и будучи пьян, он стал говорить громко во время богослужебной тишины: «Какой фарс!» Император, который быть может разделял его мнение, ограничился приказом, чтобы впредь не совещались о делах с его частным секретарем д’Анстетом после обеда.

Тогда любили выскочек; настоящий барин затерялся между ними.

340

Это произошло во время поездки Императора Александра в Англию в 1815 году.

Анекдоты

Императрица Мария Терезия очень строго относилась к самой себе и не менее строго следила за эрцгерцогинями, своими дочерьми. Она была очень скандализована тем, что принц Людовик Виртембергский, очень красивый и любезный мужчина, но младший член дома, который в ее глазах занимал второстепенное место, осмелился поднять свои взоры к принцессе Христине, впоследствии герцогини Саксен-Тешенской. Узнав, что он, во время представления в театре, позволил себя даже опустить записку в открытый ридикюль Ее Высочества, она в своем возмущении послала за обер-гофмейстером графом Ульфельдом.