Дворцовые тайны. Соперница королевы
Шрифт:
— Помнишь, я был совсем молод, когда поступил юнгой на судно. Я был преисполнен надежд и ожиданий. Я освободился от отца с его жестоким Богом и постоянными разговорами о дьяволе, вечном огне и проклятье. Тогда я думал, что наконец-то могу жить так, как хочу!
— И я завидовала твоей свободе, Фрэнк. И до сих пор завидую.
— Свобода свободой, но у меня не было денег. Когда я уходил из дома, отец предупредил меня, что пробиваться в жизни мне придется самому. Он не даст мне ни пенни, даже если я буду в отчаянной нужде. И я знал, что он сдержит слово, и поддерживал его решение. Мне надо было доказать отцу и самому себе, что я смогу найти свой путь без того, чтобы взирать на окружающий меня мир, как на юдоль греха и скорби. Многие годы я тяжело работал и преуспел. Я изучил ветры и течения, все предательские ловушки западного побережья Англии
Я не могла сдержать улыбку. Фрэнк и его боевые шрамы — он был так горд ими.
— Держу пари, что наш отец никогда в жизни ни с кем не подрался.
Мы расхохотались.
— Во всяком случае, не в темном переулке… Хотя он каждый день схватывается не на жизнь, а на смерть с другими членами Королевского совета. Война там ведется более утонченными, но не менее жестокими методами. Однако мы отвлеклись, прошу тебя, брат мой, продолжай свой рассказ.
— Ну так вот: через некоторое время капитан умер и оставил мне в наследство свое суденышко. У него не было сына, которому он мог бы его передать. Я был очень горд и продолжал его дело, перевозя грузы из одного корнуолльского порта в другой. Иногда мы просто бросали якорь в тихой бухте и под покровом ночи доставляли вино, масло, мыло или соль из Франции, либо забирали ткани, зерно и свинец у местных тайных поставщиков. Отец бы с ума сошел, если бы узнал, как бойко идет торговля за спиной королевских чиновников.
— Он знает! Да и все при дворе наслышаны об этом. Половина кружев из Франции и Голландии, которые носят при дворе, приходит вот таким контрабандным путем, а также многие вина и крепкие напитки. И никто не платит никаких пошлин.
— Ну, в общем, я достиг определенного положения. Но мне хотелось большего, хотелось выйти в открытое море, посмотреть другие страны. Среди моряков из уст в уста передавались рассказы о капитане Фрэнсисе Дрейке и его приключениях. О том, что он отваживается на дальние экспедиции, заручившись поддержкой самой королевы. Именно она дала ему разрешение нападать на испанские суда и брать себе часть добычи. Но для того, чтобы мне вступить в его предприятие, требовались деньги. И, замечу, большие деньги. Тут как раз появилась одна вдовушка, которая сказала, что если я женюсь на ней, то эти деньги у меня будут. И я повел ее в церковь, Летти, — вот так-то. И с тех пор каждый день жалею, что сделал это.
— Но ты не жалеешь, что примкнул к Дрейку?
Фрэнк улыбнулся:
— Нисколько не жалею. И не жалею, что пиратствую в интересах Англии. Но я заплатил слишком дорогую цену за эту возможность.
— Какую цену?
Фрэнк задумался, на лбу у него залегла глубокая морщина.
— Была одна девушка, — начал он. — Прелестная доверчивая молодая девушка с мягкими карими глазами и нежными руками. Ее звали Марианна. Ей было всего шестнадцать. Она жила со своей семьей в гниющем корпусе брошенного корабля. Ее отец был странствующим проповедником и жил даяниями тех, кто приходил его послушать. В основном моряков. Он был человеком искренне верующим, и я восхищался им. У него была семья из восьми человек, и досыта они никогда не ели. А я любил Марианну! Клянусь, я любил ее безумно. Но я понимал, что, если женюсь на ней, я должен буду содержать всю ее семью. У них почти ничего не было. Марианна стирала белье морякам, а братья подбирали в полях то, что осталось после сбора урожая. Они как птицы или мыши не брезговали ни единым колоском. И еще, Летти, я знал, что если женюсь на ней, то никогда не смогу посмотреть мир. Каждый раз, когда я направлял свой взгляд в океан, мне хотелось оставить позади берег Корнуолла и свое маленькое суденышко. Порвать все удерживающие меня связи. И тогда я выбрал вдову и ее деньги, продал свое суденышко и присоединился к Дрейку. Мой взнос окупился тысячекратно, но я потерял Марианну. Когда я вернулся и попытался найти ее, то корпуса судна, под которым они жили, на месте уже не было. Шторм разбросал его на доски, а их семья после этого рассеялась по свету. Мне сказали, что Марианна умерла. Но если у меня когда-нибудь будет другой корабль, я назову его «Марианна» в ее честь. Я всю свою жизнь посвящу ее памяти.
Он закрыл лицо руками.
Я обняла брата за широкие плечи,
Глава 24
Я встрепенулась, едва заслышав стук копыт лошадей и стук колес экипажа у ворот замка. То была карета Сесилии. Моя сестра прибыла из соседнего с Чартли поместья, принадлежавшего Уилбрэму. Трудно было угадать, как она себя поведет на этот раз. Хотя чувство сестринской любви было мне не чуждо, я не собиралась мириться с перепадами ее настроения. А в те дни она была им весьма подвержена. Ее брак, как все знали, существовал лишь на бумаге. Роджер Уилбрэм вел свою собственную жизнь с самого дня их свадьбы, и Сесилии места в ней не было. Получив благодаря своей женитьбе многочисленные должности, дающие прекрасный доход, Уилбрэм процветал, а недавно он был назначен на новый ответственный пост в Адмиралтействе. Сесилия жила в полном достатке — тут на мужа ей было грех жаловаться, — но в одиночестве. Каждый месяц управляющие ее мужа привозили ей набитый монетами кошель, который она прятала под кровать, а деньги могла расходовать по своему усмотрению — на портных, мастеров по изготовлению париков, лекарей и аптекарей. Она к тому же держала обширный штат прочих слуг. Они получали щедрое жалованье из кармана Роджера Уилбрэма, который также покрывал все расходы на содержание поместья.
Так что Сесилии оставалось лишь одно — пестовать свою зависть и злобу.
Карета остановилась, и я спустилась во двор замка, чтобы приветствовать сестру. Когда она вышла из экипажа, он резко прекратил крениться на одну сторону — ту, где она до этого восседала. Сестра моя толстела с каждым проводимым в праздности днем. «Она не толстая, она — жирная!» — всегда заявлял мой муж, стоило мне завести об этом речь. Маленькие глазки Сесилии терялись на одутловатом лице. Плотное тело было затянуто в элегантное шелковое платье с вышивкой, которое не могло скрыть одного печального обстоятельства: сестра моя казалась гораздо старше своих лет, а ведь она еще не достигла тридцатилетнего рубежа.
На голове у нее, как обычно, был затейливый парик, все локоны которого были уложены с величайшим искусством. С того самого дня, как королева распорядилась обрить Сесилию, моя сестра постоянно носила парики разных цветов и стилей. В последнее время они были ярко-рыжие, какие теперь предпочитала сама Елизавета. Я не уставала напоминать сестре, что все они изготовлены из волос других незадачливых девушек, которые вынуждены были расстаться со своей красотой.
Собственные мышиные локоны Сесилии, которые и раньше никогда не отличались густотой и пышностью, так и не отросли как следует: с одного виска они топорщились и стояли дыбом, как у наполовину ощипанной курицы, а с другого — кудрявились, но неровно, и между отдельными прядями просвечивала голая кожа. Так что без парика моя сестра действительно выглядела странновато.
Зубы — ее главное достоинство — были у нее по-прежнему ровными и белыми, и она неоднократно хвасталась, что сохранила их все до единого. Но цвет лица у нее был просто ужасный: здоровым румянцем она и раньше не могла похвастаться, а теперь щеки ее совсем пожелтели, да вдобавок были обезображены оспинами, которые она безуспешно пыталась скрыть под толстым слоем белил.
Бедная Сесилия! Когда мы встречались лицом к лицу, ее просто перекашивало от зависти, ведь я сохранила юную свежесть и миловидность (во всяком случае, все так говорили), а она превратилась в уродину.
— Итак, — воскликнула Сесилия, когда я ввела ее в зал и она увидела Фрэнка, — блудный пират наконец-то вернулся домой!
— Он — моряк, Сесилия, а вовсе не пират. И достигший больших успехов на выбранном им поприще! — не преминул вмешаться наш отец и тут же добавил: — Хотя моему сыну, конечно, стоит одеваться поскромнее…
Забавно, что пышность наряда самой Сесилии у папы нареканий не вызвала. Видимо, он счел, что так она утешается за разочарование в браке.
Моя сестра только хмыкнула в ответ на отцовские слова: