Дворцовые тайны. Соперница королевы
Шрифт:
— Аптекарь сказал, что плохие вести способствуют воспалению в теле, — назидательно проговорила я.
— Не тот ли аптекарь, который дал мне ужасное на вкус снадобье из давленых червей?
— Тот самый. Королева ловит каждое его слово. Он помог ей излечиться от оспы.
— Ерунда! Елизавета сама себя излечила от оспы — она просто-напросто оказалась болезни не по зубам! В жизни не знал женщины ужаснее — строптивая, вздорная… Вредная, злобная, старая…
Я знала, что Роберт, будучи в омерзительном настроении, говорит неправду о своих чувствах к королеве, которой был всецело предан. Больная нога сделала его таким желчным. Он расплачивался за то усердие, с которым развлекал гостей
— Она не старая, — заметила я. Против других высказываний Роберта я не возражала. — Пока еще не старая.
Роберт страдал не только от боли, но и от усталости. Когда он откинул голову на подушки и закрыл покрасневшие глаза, обведенные темными кругами, я поняла, что эта усталость вызвана не только и не столько участием в балете. Можно было предположить, что последнее время он вообще не спал. Обычно такой элегантный и безупречный во всем, что касалось внешности, он несколько дней явно не призывал к себе цирюльника, чтобы подровнять прическу, усы и бороду. Я готова была согласиться с дворцовым аптекарем, что болезнь его обострилась от беспокойства.
Я осторожно и бережно продолжала поглаживать вздувшуюся ногу и по стонам Роберта поняла, что ему легче. Тут он открыл глаза:
— Благодарю тебя, моя милая Летти.
Мы обменялись нежными улыбками, но потом лоб его вновь затуманился от невеселых дум.
— Лучше бы тебе ненадолго оставить двор, — отважилась предложить я, — и отправиться туда, где бы до тебя не доходили мерзкие слухи и сплетни.
— Ты ведь не веришь в них, Летти? Ты не веришь в то, что болтают о докторе Джулио и кончине лорда Шеффилда?
— Мне доподлинно неизвестно, как умер лорд Шеффилд, кроме как то, что смерть его была мучительна.
— Я почти не знал его, — сказал Роберт, садясь и пытаясь натянуть туфлю.
Я сделала это за него, аккуратно расправив шелковый чулок и застегнув усыпанную драгоценными камнями пряжку. На лицо его вновь вернулась гримаса боли, но тут уж было ничего не поделать… Не мог же он разгуливать по залам и коридорам дворца босиком. А если бы и отважился на это, то все равно бы хромал.
Я посмотрела ему прямо в лицо.
— Ты женишься на Дуглас? — спросила я.
— Она — не та, кого бы я выбрал, если бы мог выбирать, — голос Роберта был тих и задумчив. Искорка в его синих глазах подсказала мне, что он выбрал бы меня. Но ведь была еще одна женщина, с которой соперничать было трудно…
— Я всегда думала, что ты выберешь королеву.
— Ах! Королева! Тот, кто женится на ней, хлопот не оберется, и я это знаю как никто. Представляешь, французы предложили ей жениха. Они хотят, чтобы она вышла замуж за молодого принца Франсуа [154] . Она ему в матери годится! Французский посол неоднократно говорил о возможности этой женитьбы с нами — членами ее совета.
154
Франсуа, герцог Алансонский, впоследствии герцог Анжуйский (1555–1584) — младший сын Генриха II Французского и Екатерины Медичи. Во время религиозных войн во Франции не раз выступал на стороне лидеров протестантов принца Конде и Генриха Наваррского. Единственный из женихов Елизаветы — представителей королевских дворов Европы, — который лично прибыл в Англию для встречи
Я поколебалась, но все же спросила:
— А она хочет за него замуж?
— Французик ей нравится, — признался Роберт. — Они постоянно пишут друг другу письма на латыни. Иногда Елизавета добавляет пару фраз на греческом. Ей нравится воображать себя ученой дамой. Она любит учиться, ценит образование. Наверное, ей от отца досталась тяга к знаниям. Представь себе, она — женщина, но прекрасно говорит и пишет на древних языках, сочиняет стихи…
Я отлично знала, что Роберту такие ученые занятия чужды. Как он сам любил говорить, он провел лучшие годы молодости в Тауэре, а там латинскому и греческому не учили.
— Ах, Летти, — вздохнул он, — интересно, как по-латыни будет «покрасневший большой палец ноги, который зверски болит»? Пойду поищу королеву, чтобы спросить ее об этом.
Глава 27
В сентябре 1573 года королеве Елизавете должно было исполниться сорок лет, и хотя на этот месяц по обыкновению были назначены пышные торжества, никто не решался даже упоминать возраст нашей правительницы. Женщина в сорок уже считалась старой или вот-вот должна была состариться. Даже если она молодо выглядела, то на рождение своих детей в браке, скорее всего, ей уже не стоило рассчитывать.
Мистрис Клинкерт, насколько я знала, крепко хранила тайну, которую она мне поведала много лет назад и которой я, в свою очередь, не поделилась ни с кем, даже с Робертом. Тайну непохожести королевы на других женщин и невозможности для нее иметь детей.
Возраст, бездетность, вздорный характер — а теперь еще сорокалетний рубеж приближается неотвратимо. Одним словом, я не завидовала своей госпоже…
Впрочем, у меня были свои собственные невзгоды и трудности. Слава Богу, детей моих они не касались. Девочки мои росли здоровыми. Они очень вытянулись и обещали стать хорошенькими. Пенелопа была полна огня («огня Болейнов», как говорили некоторые), а Дороти — мягкости и нежности. Маленький Роб уже уверенно держался на спине своего пони и даже понукал его хлыстиком, когда конюх водил конька во дворе по кругу.
Дети мои процветали, а вот брак — увял. Уолтер почти все время проводил в Ирландии и, по слухам, завел там любовницу. Благодаря долгой безупречной службе королеве (и влиянию Роберта) Уолтеру был пожалован титул графа Эссекса, а также значительные земельные владения и доходы. Получалось, что теперь я — графиня Эссекс, что было мне даже удивительно, ибо я никогда не стремилась так высоко взлететь. Мой отец, подозрительно относившийся ко всем мирским почестям, следил за моим возвышением с неодобрением, а сестра — как всегда, с завистью. Правда, теперь, по крайней мере, она освободилась от своего ужасного мужа благодаря хитроумию Роберта. Мой брат Фрэнк ушел в море с капитаном Дрейком, но Уилбрэм и его незаконный сын затаили на него зло. Я молилась, чтобы их соперничество не привело к печальным последствиям.
Незадолго до празднования дня рождения королевы я заметила, что Дуглас Шеффилд, которая по настоянию Роберта была назначена придворной дамой, носит его перстень. Я сразу же узнала его — массивный, золотой, с огромным сапфиром в окружении бриллиантов. Часто, слишком часто я видела этот перстень на руке Роберта. Он рассказал мне, что это — семейная реликвия, перешедшая к нему от его покойного деда. Раз Дуглас теперь носит вещь, столь значимую для Дадли, значит случилось то, чего я боялась больше всего на свете: Дуглас и Роберт поженились.