Дворец и лачуга
Шрифт:
— Да на что это нужно?
— А вот и нужно! Девочка должна приобрести манеры.
— То есть, другими словами, окарикатурить это обаяние наивности…
— Ах, что там наивность! Нужна — и баста!..
— Сударь! Если дружба…
— Приличная женщина известного возраста…
— Если совет чистейшей, бескорыстнейшей дружбы…
— Приличная, честная, образованная…
— Которая своим педантством испортит прекраснейшее создание божье!..
— Обед на столе, — доложил Янек.
— Обед на столе! — воскликнул Пёлунович. — Обед, а
— После обеда, сударь, прогулка в Лазенки… Ведь мы так уговорились? — напоминал Густав.
Обед прошел очень весело. Вконец обессилевший дедушка ел за троих и острил за десятерых. Вольский пикировался с Вандзей.
За черным кофе сотрапезники услышали на улице грохот колес, который умолк под самыми окнами.
— Лошади! — сказал Густав.
Пёлунович подбежал к окну.
— Фью! Какие лошади, какие ливреи, какой шарабан! Да ты настоящий вельможа, дорогой Гуцек! Этот пустячок тебе, должно быть, обошелся рублей в тысячу!
— Это подарок моего дядюшки, — ответил Вольский.
— Золотой человек твой дядюшка! Познакомь же нас, дорогой мой!..
Между тем Вандзя оделась, и все вышли на улицу.
Осмотрев со всех сторон выезд, пан Клеменс усадил в шарабан внучку и сам сел рядом. Вольский поместился на козлах и взял в руки вожжи.
— Поезжайте сперва медленно, сударь, — сказала Вандзя, — мне надо покрепче приколоть шляпку.
Они двинулись шагом.
Как раз в этот момент Гофф направлялся из своего домишка к особняку. Он увидел едущих, узнал их и прибавил шагу, чтобы перерезать им дорогу.
Лошади двинулись быстрей, и Гофф побежал. Он даже сорвал с головы шапку и подавал какие-то знаки…
Увы, его никто не заметил. Вандзя была занята своей шляпкой, пан Клеменс внучкой, Густав лошадьми, а его кучер тем, чтобы достойно выглядеть на козлах.
Кони тронулись рысью, и не успел Гофф достигнуть перекрестка, как коляска обогнала его.
— Дорогие мои господа! Господа!.. закричал в отчаянии старик, размахивая шапкой.
Никто его не слышал.
— Спасите! — простонал он. — Спасите моих детей… — Потом, выбившись из сил, он упал на колени и протянул руки к небу.
Но и небо молчало.
Почти в это самое мгновение пан Клеменс заметил Густаву, что им придется вернуться пораньше, так как сегодня должно состояться заседание, на котором он и пан Антоний сделают сообщение об изобретении Гоффа.
Глава девятая,
в которой пан Зенон вызвал на поединок нотариуса, а пан предводитель шляхты Файташко крепко уснул
В Лазенковском парке наши друзья провели время очень весело. Они обошли или объехали все главные аллеи, накормили пряниками лебедей, купили по пути букет роз и, наконец, около восьми часов вечера вернулись к шарабану.
Перед тем как усесться, Вандзя вынула из букета три самые лучшие розы и одну из них прикрепила к сюртуку дедушки, другую приколола Вольскому, а третью к своему
— Это же мое место, сударь, — заметил Густав.
— Ага, твое! Тебе хочется опять самому править… Дай и мне показать себя…
Молодежь уселась, и шарабан двинулся. Однако не прошло и двадцати секунд, как кучер подсказал:
— Нужно направо, ясновельможный пан!..
— Ага! Направо! — ответил дедушка и повернул лошадей так, что они едва не налетели на барьер… по левую сторону.
— Что это за вожжи! — вознегодовал Пёлунович, после чего отдал их кучеру, сам же удовлетворился тем, что старался держать бич в перпендикулярном положении.
С этой минуты путешественникам ничто не угрожало, и они без приключений доехали до квартиры, где в окнах горел свет.
— Гости уже тут! — воскликнул пан Клеменс, соскакивая с козел.
Поднявшись наверх, они лицом к лицу встретились с выходящим из кухни мрачным паном Антонием.
— Дорогой председатель! — воскликнул знаменитый пессимист. — Я надеюсь, вы не обидитесь, что вместо жаркого я приказал зажарить для себя пару цыплят. Мне слегка нездоровится.
— Да распоряжайтесь, как у себя дома, любезный мой пан Антоний! — ответил хозяин.
— С чем подавать цыплят, ваша милость? — спросила кухарка.
— С… огурцами!.. А огурцы со сметаной. Молочник живет неподалеку, и я уверен, что у него есть сметана!..
Около девяти часов вечера гостиная Пёлуновича была полна. Благодаря разумной и настойчивой агитации пана Дамазия гостей собралось больше, чем когда бы то ни было.
Рядом с капиталистами, нотариусами, судьями и людьми неопределенных профессий здесь можно было увидеть и вольнопрактикующих врачей, инженеров, литераторов.
Пан Клеменс встречал самыми сердечными поцелуями всех, хотя был вполне уверен, что большинства этих господ никогда и в глаза не видал.
Вскоре началось и заседание: на столе поставили колокольчик, и среди проникновенного молчания взял слово пан Дамазий.
— Милостивые государи! Благодаря стародавнему и бескорыстному гостеприимству нашего уважаемого пана Клеменса Пёлуновича, здесь присутствующего, наши собрания с каждым днем развиваются и, так сказать, созревают как в качественном, так и в количественном отношении.
В этот момент судья, который считал своей священнейшей обязанностью принимать и на свой счет часть ораторских триумфов пана Дамазия, оглянул собравшихся с видом человека, располагающего ключом, которым можно завести любой музыкальный ящик.
— Милостивые государи! — продолжал пан Дамазий. — Говоря, что наши заседания развиваются в качественном отношении, я имел в виду, что круг вопросов, которые мы обсуждаем, значительно расширился. Но, милостивые государи! Когда я говорил о количественном развитии, то можете быть уверены, что я имел в виду группу новых уважаемых сотрудников, которые сегодня сделали нам честь своим присутствием…