Дворец и лачуга
Шрифт:
— Зачем давать знать? — закричал в ужасе Юдка. — Только потеряете пятьдесят рублей… Лучше я перекуплю у вас и дам вам сорок, все равно вы еще заработаете…
— Сходишь в полицию…
— Как это можно такое дело из рук выпускать? — пробормотал еврей.
— Кто не может устоять перед соблазном, падет и будет отвержен богом. Сходи в полицию.
В это мгновение в дверь постучали.
— Выйди, Юдка, к Мацеёвой и подожди там. Кто-то идет…
Спустя минуту место Юдки в дверях заняла
— Слава Иисусу Христу…
— Во веки веков, аминь! — ответил человек в оконце, набожно склонив голову. — Что вам угодно?
— Пришла просить у вашей милости три рубля, — ответила, кланяясь, женщина.
— А что это за узелок?
— Салоп, ваша милость. Заплатили мы за него, вот два года будет, одиннадцать рублей и полкварты водки…
— Покажите!
Женщина приблизилась. Человек в синих очках тотчас исчез из оконца вместе с салопом.
— Гм! Гм! Недурное дельце, нечего сказать… Мех съеден молью, верх изношен… Вы что ж думаете, у меня склад старья?
Женщина молчала.
— Дам вам два рубля, а через месяц вернете два рубля шестьдесят копеек, а не то продам салоп. Это лохмотья, дольше их держать нельзя… Согласны?
— Да ведь как не согласиться, ничего не поделаешь.
— Ваше имя, фамилия и номер дома.
Женщина продиктовала свой адрес и вскоре покинула комнату, унося два рубля.
— Юдка! — крикнул человек из оконца.
Дверь скрипнула, но вместо Юдки на пороге появился элегантно одетый юноша.
— Ах, это вы, сударь! Предчувствовала моя душа, предугадывала ваше посещение…
— А приготовила ваша душа мои двести рублей? — с улыбкой спросил денди.
— А вы, сударь, расписочку принесли? — тем же тоном ответил владелец синих очков.
Юноша смутился.
— Видите ли… Принести-то я принес, но без… подписи отца, которого я… вот честное слово, с утра не могу…
Оконце опустело, и мгновение спустя юноша услышал:
— «Сколь набожно чтится память благословенного Прандоты, столь же с незапамятных времен были в большом почете у верующих и изображения его. Мы читали…»
— Вы издеваетесь надо мной! — закричал возмущенный щеголь.
— Нет, сударь! Я лишь читаю житие благословенного Прандоты.
— Но мне немедленно нужны деньги!
— А мне подпись вашего отца… «Мы читали в вышеприведенном описании посещения епископа Задзика, что архидиакон Кретковский…»
— Где же я вам возьму ее? — раздраженно спросил юноша.
— Где?.. Откуда я знаю! Может, у вас в кармане есть другой вексель с подписью уважаемого папы. Откуда мне знать?
Юноша раз-другой прошелся по комнате.
— Там лежит перо, — говорил голос из-за стены. — Я ничего не вижу, ничего не слышу!.. «Что архидиакон
Между тем франт подошел к столу и, быстро подписав вексель, сказал сдавленным голосом:
— Вот! Я сам его подписал… Полагаю, это достаточная гарантия?
Набожный старец приблизился к оконцу и взял бумагу.
— Прекрасно, прекрасно! Пятьсот рублей серебром к первому января… Прекрасно! Мелкими угодно получить, сударь, или…
— Все равно какими — лишь бы поскорей!..
— Лишь бы поскорей! Ах, эта молодежь, как она нетерпелива! Пожалуйста!.. Сто я двести… Не забудьте… К новому году!
— Всего хорошего, ростовщик! — буркнул щеголь, схватив две сторублевые бумажки.
— До свиданья, червонный валет! — спокойно ответил желтый человечек, пряча вексель.
Между тем юношу сменил Юдка.
— Да, что это я хотел тебе сказать? — начал ростовщик. — Ага! Так вот тебе, Юдка, эти часы и сегодня же иди в полицию.
— Не раздумали, хозяин? — ответил еврей, взвешивая на руке действительно превосходные часы. — Так и быть, я уж дам за них все пятьдесят.
— Довольно!.. Считай деньги. Мне следует триста семьдесят девять рублей без трех копеек.
Начались расчеты, закончив которые, ростовщик сказал:
— Можешь идти. Завтра будь здесь к восьми часам утра, я не смогу быть несколько дней. Да, вот еще что: предупреди там, чтобы не смели ничего покупать у Гоффа, пусть хоть за полцены отдает.
— А если купят?
— А если купят, так я посчитаюсь с тобой и с Давидкой. Спокойной ночи.
В эту минуту из первой комнаты донеслись отголоски разговора.
— Кто это там? — крикнул капиталист.
Дверь приоткрылась, и вошла женщина в черном.
— Иди, Юдка! Уважаемая пани Голембёвская, мое почтение, сударыня!
Констанция упала на стул.
— Как я устала! — шепнула она.
— Да, тяжко бремя жизни, но мы должны безропотно нести его, — ответил ростовщик. — Вам, вероятно, нужны деньги?
— Если бы можно… за мою швейную машину…
— Я не занимаюсь портновским ремеслом, дорогая моя пани Голембёвская!
— Она мне обошлась в восемьдесят рублей, сейчас я отдам ее за двадцать… У нас уже совсем ничего нет!..
— Землю я куплю, — ответил ростовщик, — то есть, собственно, доплачу за нее, но швейную машину…
— Пан Лаврентий, вы же знаете, что отец и слышать об этом не хочет.
— А чем я виноват? — спросил палач, высовываясь в оконце.
— О, если бы вы знали, как мы бедны, сударь! Вот уже третий день, как мы едим один хлеб да сырые огурцы.