Дворец и лачуга
Шрифт:
Это заявление было единодушно поддержано всеми слушателями, после чего пан Зенон начал:
— «Каким образом предупредить распространение пауперизма?..»
— Бедности! — вставил Петр.
— Хорошо: бедности… «вот вопрос, вернее, вот мрачная загадка, над которой с древнейших времен задумывались самые светлые умы…»
При последних словах головы слушателей склонились, а пан Дамазий сказал:
— Позволю себе поздравить уважаемого пана Зенона, который, я считаю, сегодня коснулся самой сущности вопроса!
На этот раз склонил голову пан Зенон. И тотчас стал читать
— «Средства, вернее лекарства, которые экономисты, а вернее, врачи общества, предлагали против этой страшной болезни народов…»
— Какой язык! Какой язык! — шепнул Дамазий на ухо пану Клеменсу.
— «Итак, лекарства эти можно разделить на два рода. Первый из них имел в виду ограничить рост беднейшего населения, второй же — поднять плодородие общей кормилицы всего сущего…»
— Земли! — воскликнул пан Дамазий, который во все время этой прекрасной речи отбивал обеими руками такт.
— Я попрошу господина секретаря занести в протокол слова «поднять плодородие земли», — отозвался знаток музыки.
— Вы, сударь, желаете выступить по этому вопросу?
— Нет. Я хочу только спросить пана Зенона — упомянул ли он среди средств, влияющих на плодородие земли, дренажные канавы?
Пан Зенон со стыдом должен был признать, что ему это и в голову не пришло. Вместе с тем он обещал написать отдельный меморандум о дренажных работах.
Между тем нотариус вполголоса декламировал кому-то:
Выходим на простор степного океана… [3]К счастью, этот стих, украшенный столь язвительной двусмысленностью, не дошел до сознания знаменитого Зенона, который снова принялся читать и читал целый час уже без перерывов.
Превосходен был стиль этого меморандума, в котором увлеченный оратор заклинал своих слушателей, чтобы они не давали пропасть зря ни одной пяди земли. Он упоминал об ужасных последствиях истребления лесов, об истощении угольных шахт, предсказывал скорое падение Англии и решительное исчезновение с поверхности земли слонов, зубров и китов, «лишь набитые чучела коих (слова оратора), помещенные в немногочисленных коллекциях, будут свидетельствовать перед внуками о слепоте их дедов, на головы которых навлекут заслуженное проклятие».
3
Выходим на простор степного океана — начальная строка сонета «Аккерманские степи» А.Мицкевича. Перевод И.Бунина.
Во второй части меморандума, где речь шла о средствах предупреждения чрезмерного роста нуждающихся классов, пан Зенон обронил следующий возглас:
— «Таким образом, неужели вы, господа, полагаете, что перенаселению в этом классе помешают эпидемии? Вы ошибаетесь! Вы полагаете, что война? Ошибаетесь! Быть может, колонизация? Вы находитесь в заблуждении! Быть может, препятствование заключению браков? Чистейшая иллюзия!..
Мы бегло перечислили все известные в настоящее время средства против роста нуждающихся
Но успокойтесь. Природа, под живительным дыханием которой развился прекрасный цветок цивилизации, сама природа не позволит ему увянуть, ибо указывает мыслителю как предупредительное средство — чудесное общество пчел и муравьев…
Милостивые государи! Выражусь яснее: среди пчел и муравьев пролетариат не способен к заключению браков… Вот образец для нас, вот лекарство…»
— Неразумное, бесчестное и неприличное! — выкрикнул вдруг нотариус, дрожа от гнева. — То, что вы предлагаете, — прибавил он, — подлежит обсуждению в уголовном суде, но никак не в филантропическом обществе, к которому я имею честь принадлежать!
Поднялась невообразимая сумятица. Все собрание разделилось на две группы: прогрессистов и консерваторов, первые из которых считали пана Зенона апостолом новой и глубокой идеи, вторые же рассматривали его как опаснейшего позитивиста.
Только звук колокольчика усмирил разгоревшиеся страсти. Партии исчезли, самые шумные крикуны попрятались по углам, собрание же приняло следующие постановления:
1. Нотариуса торжественно призвать к порядку.
2. Общество имеет честь просить пана Зенона, чтобы он еще раз переработал свой достойный глубочайших размышлений меморандум и вместе с тем подготовил два других меморандума: один по вопросу о дренажных работах, другой — по вопросу о сырых квартирах.
Выслушав это решение, пан Зенон с очень серьезным лицом отошел в сторонку в обществе какого-то рыхлого господина. Между тем Вольский попросил слова и, обращаясь к пану Дамазию, сказал:
— Сударь! Не можете ли вы объяснить нам, какова была первоначальная цель наших собраний?
На этот раз знаменитый оратор был нем как рыба. Наконец, порывшись во мгле воспоминаний, он ответил:
— Насколько помню, вначале мы думали лишь об одном, то есть о том, чтобы протянуть руку помощи бедным.
— Очень хорошо! — сказал Вольский. — А теперь, смею спросить, готовы ли вы, господа, оказать им и материальную помощь?
— Разумеется!
— Так вот, милостивые государи, я внесу новое предложение. Одна из самых ужасающих язв, разъедающих неимущие классы, это отсутствие кредита и ростовщичество; и вот я спрашиваю, господа, не могли ли бы мы для смягчения этой язвы пока что основать какую-нибудь скромную ссудную кассу?
— Превосходная мысль! — воскликнул Дамазий.
— Дорогой Гуцек! — кричал пан Клеменс, бросаясь на шею художнику.
Остальные с не меньшим энтузиазмом приняли предложение и тотчас стали подсчитывать предполагаемые денежные фонды.
— Господа! — сказал нотариус (еще не знавший, какая гроза собирается над его головой). — Советую не торопиться называть цифры, а обдумать их хладнокровно и назвать наверняка. С этой целью я предложил бы даже, чтобы вы были любезны собраться послезавтра, например…
— У меня, господа! — прервал Пёлунович, умоляюще складывая руки.
— Хорошо!.. Согласны! Согласны! — раздались многочисленные голоса.