Дворец Посейдона
Шрифт:
Эленэ выходила к ним чаще, чем ее супруг, но ее ласковая улыбка еще больше подчеркивала существование той границы, которая отделяла их от старших, от деловых серьезных людей, которые предоставляли им квартиру, любезно угощали их, старались окружить их атмосферой беззаботной и игривой, чтобы избавить от тех неприятностей, которые непременно возникнут с той минуты, когда дети себя почувствуют полноправными людьми.
Папочке я отнесу чай в комнату! — сказала Эленэ.
«И зачем я сюда приехал!» — досадливо подумал Заза.
— Знаешь, мамочка,
— Что ты говоришь? — удивилась Эленэ и с улыбкой посмотрела на Торнике. — Это правда, Торнике? — С такой любовной улыбкой обычно смотрят на ребенка, делающего первые шаги.
— Да, правда, — пробурчал Торнике, — большое дело!
— Пойду скажу папочке, — сказала Эленэ, — ему будет приятно!
Она налила в стакан чай, положила на блюдце варенье и все это понесла в комнату.
Тьму за балконом раскроили автомобильные фары. Машина, свернув с дороги, въехала во двор, остановившись у самого крыльца.
— Приехали! — сказала Лизико.
— Это Бадри? — спросил Торнике. У Зазы почему-то сердце так и подпрыгнуло.
— Нет!
— А кто?
— Драматург!
— А-а.
— Папочка, Кукури приехал! — крикнула отцу Лизико.
Георгий и Эленэ тотчас вышли из комнаты.
Георгий — высокий, представительный, в белых брюках и модной рубахе навыпуск.
— О-о, Магда! — он погладил Магду по голове. Затем он поздоровался с Зазой с таким видом, будто до этого не знал, что он здесь.
— Ты видишь, у нас Зазико! — обратилась Эленэ к мужу, кажется, только для того, чтобы напомнить ему имя Зазы.
— Вижу, вижу!
В это время на веранде появился Кукури.
— Пожалуйте, пожалуйте, — пошел ему навстречу Георгий.
— Простите, я немного опоздал, мадам Эленэ! — Кукури поцеловал руку хозяйке дома.
— О-о, Кукури!
Кукури был молодой человек среднего роста. Его волосы, обильно смазанные бриолином, блестели. На нем были зеленоватые, слишком узкие брюки и белая сорочка с короткими рукавами. Из кармана сорочки торчали темные очки и авторучка. Кукури был похож на барабанщика из оркестра какого-нибудь приморского городка.
— Бичико уже не умирает! — торжественно провозгласил Кукури.
— Ну, а что же? — оживился Георгий.
— Он ранен в плечо, и его спасает Атанасе!
— Вот и слава богу! — обрадовался Георгий.
Заза знал, кто такой Бичико.
Бичико был героем пьесы Кукури, сотрудником милиции, который так легко вылавливал бандитов, будто они только о том и мечтали, как бы попасть к нему в руки; Атанасе был бригадиром паровозного депо.
Несколько месяцев назад эту пьесу дали прочесть Зазе. (Желательно, чтобы пьеса была поставлена, она несомненно будет иметь успех, сказали ему.) Заза прочел пьесу и доложил худсовету свое мнение: поставить эту вещь невозможно. Потом Кукури повстречался с Зазой в вестибюле театра, хлопнул его по плечу и с улыбкой сказал: «Плохо начинаете, молодой человек, плохо!» Кукури приходил в театр часто, и у него здесь было много приятелей, которых
Под серьезной драматургией он подразумевал только себя, а к «стилягам», очевидно, относил Шекспира.
— А пьесу ты привез? — спросил его Георгий.
— Она здесь, — Кукури хлопнул ладонью по картонной папке, — со мной!
— Как поживаете, ребятки? — обратился он к Торнике и Лизико, видно было, что он прекрасно усвоил стиль и тон, царившие в этом доме. Затем он протянул руку Магде: — Кукури Антидзе! — и с улыбкой уставился на нее, словно ждал в ответ восторженного возгласа: «Ах боже мой, неужели вы и есть тот самый Кукури Антидзе!»
Магда кивнула ему и сделала какой-то смешной реверанс. Кукури это нисколько не обескуражило, а вот Эленэ укоризненно покачала головой:
— Магда! Магда!
Наконец Кукури увидел Зазу.
— О-о, очень приятно! Очень!
— Заза Кипиани! — пожал он протянутую ему руку.
— Знаю! Знаю! Мы же знакомы!
— Нет! — Ни один мускул не дрогнул на лице Зазы.
— Как же нет, как же нет! Очень рад вас видеть!
Видно было, что никакая неловкая ситуация Кукури не смутит, не собьет с лица его вежливой, услужливой улыбочки и выражения почтительного внимания.
— Пошли в комнату, — сказал Георгий Кукури, — здесь мы мешаем детям!
«Детям!»
— О дети, дети! — сказал Кукури. — Наша надежда! — он посмотрел на Зазу.
Наконец они вошли в комнату. Заза услышал, как Кукури сказал Георгию:
— Меня интересует только ваше мнение. Пусть говорят, что хотят, для меня главное — ваше мнение. Если скажете мне, что это нехорошо, я поверю без колебаний.
— И этот человек писатель? — вырвалось у Магды.
— А что такое? — почему-то вспылил Торнике.
— Ничего.
Заза понял, почему злится Торнике, ирония, прозвучавшая в вопросе Магды, распространялась и на его отца.
— Человека нельзя судить по наружности!
— «Анатомия — это судьба», — сказала Магда.
— Вот, например, Бадри, — Торнике собирался что-то сказать, но его остановил предостерегающий возглас Лизико:
— Торнике!
— Да, о человеке нельзя судить по наружности, — повторил Торнике.
— Мне пора, — сказал Заза, — я пошел!
— Успеешь, я же сказал, автобус ходит до двенадцати, — лениво отозвался Торнике.
Торнике хотелось спать.
— А теперь как раз начало двенадцатого, — Заза встал, — я пойду!
— Мы тебя проводим! — вскочила Лизико.
— Зачем меня провожать! — засмеялся Заза.
— Не бойся, его не похитят! — сказал Торнике.
— А нам хочется его проводить, — Магда высоко подняла свой фонарик, — я пойду впереди.
Заза обрадовался, и не потому, что до остановки автобуса было добрых два километра и ему не придется идти одному, а потому, что эти слова были сказаны Магдой.