Дворянство. Том 2

Николаев Игорь Игоревич

Лишь когда Хель скрылась за деревьями, Раньян позволил себе опустить плечи, с облегчением выдохнул и не без труда разжал пальцы, закостеневшие на рукояти мессера.

— Господи, как же это было… быстро, — пробормотал он с искренним удивлением, отбросив на несколько секунд маску суровой сдержанности. Покачал головой с отраставшими прядями темных волос, затем сказал тише и спокойнее. — Пару-другую раз я думал, что все, конец, она меня вот-вот достанет. Как это возможно?

— Удивительным, загадочным образом, вестимо. Ты же видел, она не владела собой.

По большому счету нынче ты бился отнюдь не с Хель. Гордись этим.

— Не уходи от ответа, — попросил (да, попросил!) бретер, убирая кригмессер в ножны и надеясь, что наставник не заметит легкую дрожь пальцев. — Ты ведь знаешь, о чем я. Она взяла меч в руки менее двух лет назад. Да, с учителями Хель сказочно повезло, однако этого мало. Даже помощь, — он ткнул пальцем в небо. — Не могла превратить ее в такого бойца. Скажи, ты использовал на ней…

Раньян втянул воздух сквозь зубы, будто каждое слово доставляло ему настоящую боль.

— … свое волшебство?

— Уж не ревность ли слышится мне? — саркастически усмехнулся Пантин.

— Да, — на удивление честно и откровенно признал мечник, видимо решил, что правду от мага не скрыть.

— У тебя нет повода жаловаться, что я мало тебе дал, горшечник, сын горшечника, — кажется, фехтмейстера забавляли как сама беседа, так и ее предмет. Он откровенно подчеркнул низкое происхождение собеседника, будто намекая: «взгляни, с чего ты начинал и как высоко поднялся»

— Нет, — согласился бретер. — Но такова натура человека. Ты сделал меня первым среди равных. Я ценю это и сойду в могилу, не утратив ни капли благодарности к тебе. Но…

Он замялся, так и не закончив предложение.

— Но? — Пантин и не подумал каким-нибудь образом облегчить откровенность для ученика.

— Вижу, как легко ей было дано то, за что я заплатил столь дорого. Это… — Раньян опять неуверенно запнулся, чем немало удивил бы знавших Чуму. — Нет, я понимаю, что у всего есть причина. Но все равно я…

Он резко махнул рукой, будто рассекая ночной воздух невидимым клинком.

— Я ревную, словно девица на «ярмарке невест», черт возьми!

— Во-первых, ты смотрел, как развивается ее умение, однако не видел. Думал над причиной, но не понял. А разгадка проста. Девица не учится.

Пантин сделал отчетливое ударение на решительном и безапелляционном «не». Раньян нахмурился еще сильнее в гримасе непонимания и недоверия.

— Господи, — внезапно прошептал он. — Не может быть. Не может…

— Именно, — очень серьезно, на сей раз без тени сарказма вымолвил Пантин. — Наконец то сообразил. Сегодня прямо таки чудесный день озарений.

— Я так понимаю, бесполезно спрашивать, как это возможно? — с явственной безнадежностью в голосе уточнил Раньян.

— Конечно. Есть вещи, которые тебе знать не нужно… или рано. Всему свое время, горшечник, выбравший по собственной воле путь убийцы. Что же до второго, насчет ревности ученика к другому ученику… поверь, не стоит. Не стоит.

Раньян повернулся к наставнику, молча уставился в серые бельма

фехтмейстера, не веря своим ушам. Думая, что наверняка ослышался. Первый раз на его памяти в голосе Пантина звучала такая… искренняя печаль? Настоящая, неподдельная грусть.

— Не стоит, — повторил воин и колдун. — Ты не знаешь, сколь дорого она заплатила за свое умение, точнее за все, что к нему прилагается. И еще заплатит. Ее жизнь — книга, сказка, в которой часть страниц уже исписана, а часть еще предстоит написать. Но это страшная сказка с очень плохим концом.

— И никак иначе? — спросил бретер, словно человек, нащупавший в непроглядной тьме контуры чего-то удивительного, едва познаваемого… и страшного в своей величественности.

— Я обязан ей, — торопливо, пожалуй, даже чересчур торопливо уточнил Раньян. — Не хочу, чтобы с ней случилось… случилась беда.

— Много страниц еще пустует, — сумрачно отозвался Пантин. — Многое предстоит записать. Буквы и слова могут быть разными, но хороший текст из них не сложить. После этой ночи — уже нет. Она выбрала. И за себя, и за других.

— Это… плохо, — пробормотал бретер, понимая, что внятного объяснения не дождется.

— Или нет, — пожал плечами воин-маг, затем добавил, неожиданно по-доброму, словно прочел мысли ученика. — Не спрашивай.

— Ага. Запретное знание, — сардонически хмыкнул Раньян.

— Нет. Я просто не смогу этого сделать, — с убийственной серьезностью, без тени привычного сарказма вымолвил старый маг, который помнил блестящий и необратимо утраченный мир. — Точнее смогу, но это будет катастрофа.

— Не понимаю.

— Парадокс Штайна.

— Никогда о таком не слышал.

— Разумеется. О нем знают лишь колдуны, да и то не все. Это наследие старого мира, тех времен, когда чародеи заигрались с могуществом, которое давала жестокая магия крови и смерти. Заигрались, едва не уничтожили мир и были остановлены.

— Посланником и Пророком? — уточнил Раньян. Наставник не удостоил его ответа, продолжив мысль:

— Парадокс Штайна это инструмент, точнее закон мироздания, который не позволяет чародеям управлять временем. У парадокса много проявлений и аспектов, иногда они даже противоречат друг другу. В частности он устанавливает правило: то, что предвидено чародейским способом, сбыться не может. Во всяком случае, так, как увидел провидец. Если ты чуть-чуть приподнял завесу над грядущим, изменения тоже будут крошечными. Незначительными. Но чем дальше обзор, чем шире охват…

Мастер вздохнул и умолк.

— Не верю, — сказал после долгой паузы Раньян. — Не верю, что маги не пытаются обойти этот самый… парадокс.

— Конечно, пытаются, — ухмыльнулся Пантин. — Некоторым даже удается. Или они так думают. Но я в подобные игры играть не могу, — добавил он уже серьезнее. — Я столько задолжал миру самой своей жизнью, что лишнее слово может столкнуть камешек от коего произойдет лавина. Понимаешь? А впрочем, даже если не понимаешь, все едино.

Раньян помолчал немного, осмысливая, затем осторожно предположил: