Дворянство. Том 2

Николаев Игорь Игоревич

Мысли то и дело возвращались к образу синеглазой брюнетки, которая ненавидела платья, предпочитала в одежде мужской костюм с высокими сапогами и воротниками, а в постели... Елена попробовала подышать медленно и размеренно — не помогло, во многом из-за лошади. Женщина не привыкла к верховой езде, так что легкая и непрерывная тряска в седле сбивала концентрацию, мешала сосредоточиться. Как по заказу небольшую процессию обогнала группа дам в сопровождении пары скучных сержантов, судя по всему — личный «гарем» одного или нескольких дворян, весело прожигающий жизнь, пока патрон (или патроны) заняты настоящими мужскими делами.

Наконец-то Елена увидела вблизи, да еще на нескольких моделях сразу, как выглядит специальное

«женское» седло и посадка на коне в роскошном платье. Раньше казалось, что хитрость лишь в гибкой пояснице, так, чтобы иметь возможность опустить ноги в одну сторону и управлять животным, развернувшись буквально под углом в девяносто градусов. Теперь Елена отметила, что дамское седло имеет самобытную конструкцию, оно скошено вбок и снабжено двумя «рогами» для бедер, так что посадка надежная и теоретически позволяет даже верховые прыжки. Оставалось лишь гадать, сколько надо было тренироваться, чтобы достичь такого непринужденного — внешне! — изящества, кое демонстрировали всадницы. Сама Елена, трясясь в куда более простом и удобном седле, чувствовала себя мешком картошки… точнее брюквы, с поправкой на местный колорит.

Наиболее яркая из наездниц — очень красивая блондинка, разодетая сплошь в красное и малиновое, со щегольским беретиком на голове, улыбнулась компании, а затем под смех товарок послала воздушный поцелуй куда-то в направлении Барнака. При этом блондинка непостижимым образом ухитрилась вложить в улыбку термоядерный заряд фривольности, однако не перейти границу, за которой начинается пошлая вульгарность. Гигехайм вздрогнул и покраснел, как раскаленный брусок металла в темноте кузницы — судя по всему, бойцовские навыки молодого человека существенно обгоняли и превосходили опыт в любовных делах. Елена, ехавшая рядом с юным рыцарем, склонила голову, чувствуя, как тепло разливается по лицу и шее, отдаваясь угольным жаром в кончиках ушей. Захотелось сорвать шаперон и заодно порвать тесемки на вороте рубашки, чтобы вдохнуть освежающе холодного воздуха.

Самым правильным в такой ситуации было бы сделать вид, что ничего не произошло, тем более — со стороны улыбка и поцелуй казались посланными сугубо Гигехайму. Но после мгновенного колебания Елена решила, что изображать неведение глупо и недостойно, так что женщина, подняв голову, вернула улыбку блондинке. Надеясь, впрочем, что этого никто не заметит. Разумеется, надежда оказалась напрасной. Дамы, как по команде, рассмеялись опять и поскакали дальше. Красотка на прощание обернулась, что при ее посадке и непринужденной пластике выглядело акробатикой высочайшего класса, и подарила Елене взгляд, который можно было истолковать… по-разному.

Лекарка-писец снова опустила подбородок, пряча лицо, сравнявшееся алым цветом с барнаковской физиономией. Елене казалось, что на нее теперь исподтишка глазеют абсолютно все кругом, а в голове с удивительной яркостью зароились воспоминания о том, как на рассвете, после «лунного танца» женщина проснулась. Проснулась и долго не могла понять, отчего лежит на хорошей кровати в богато обставленном шатре, левое плечо отдавливает что-то теплое и сопящее… А перед глазами вызывающе свисает с поперечной балки размотанная лента местных «трусов» из тончайшего батиста, да еще с кружевами, и плюс к ней гербовая повязка на руку, которую она, то есть Елена, уже видела на руке дамы в сопровождении служанки и домашнего поросенка. При этом из головы напрочь вылетело все, что случилось между завершением лунного испытания и настоящей минутой. Осталось лишь комплексное ощущение тянущей все тело, но благотворной усталости, а также какая-то общая аура «властная госпожа пребывает в некотором похмелье», скорее приятная, нежели наоборот.

Да, интересное тогда выдалось утро…

Елена шмыгнула носом и закашлялась, надеясь, что общую пунцовость припишут напряжению от прочистки горла. Судя по косому взгляду Ульпиана и добродушной

ухмылке меж пышных бакенбард, старого правоведа обмануть не удалось. Елена посмотрела в другую сторону и поняла, что с Алонсо фокус тоже не удался. А еще она вдруг поняла, что у рыцаря, кажется, проблемы с зубами и уже начала формироваться «стариковская челюсть». Надо полагать, отсюда столько внимания жиденькой бородке (скрыть уплощающуюся нижнюю челюсть), а также манера говорить медленно и отчетливо (маскировка проблем с дикцией).

Солнце перевалило за полдень, славный город Пайт-Сокхайлхей вот-вот должен был явить себя путникам. Окружающий пейзаж становился все менее сельским, превращаясь в настоящий пригород, кипящий жизнью. Глядя на все это Елена припомнила, что население королевской столицы насчитывало — если перевести «очаги» в людей — более пятидесяти тысяч голов. В десять раз меньше Мильвесса, однако, не стоило забывать, что на материке город в пять-шесть тысяч жителей уже считался очень крупным, так что Пайт — настоящий мегаполис, один из пяти крупнейших городов мира.

Сытые и отдохнувшие лошади ступали бодро, и компания обогнала группу мужиков, по виду артельщиков, что идут на зимний промысел пока «спит» зимне-весенняя пашня. Елене мужики показались знакомыми, сделав мысленное усилие, женщина их вспомнила — точно, те самые «пряничники», которые шли через город кирпичников и горшечников. Вот, что значит идти пешими, но без задержек и в хорошем темпе.

Артельщики распевали скабрезную и веселую песню, отбивая ритм посохами, а также ложками-кастаньетами, наиболее простым и дешевым музыкальным инструментом. Настроение у мужиков явно было крайне оптимистичным.

Только сейчас Елена обратила внимание, что в пригородной застройке действительно идет оживленная торговля пряниками, надо полагать, отсюда проистекал энтузиазм артельщиков. Только выглядел процесс как-то странно. Пряники (кстати, на вид очень дешевые и неряшливо сделанные) покупались несоразмерно дорого, за полновесное, необрезанное серебро — настоящие монеты, в крайнем случае, половинки. Но, что самое удивительное — никто их не ел. Покупатели торопливо забирали черствые, захватанные множеством грязных пальцев комки, затем утаскивали куда-то в подворотни или приземистые избы, явно питейные. Один раз Елена заметила, как странный любитель сладкого обменял пряник на оловянную чарку, в которой плескалась отнюдь не вода. Все это было загадочно, однако женщина решила выяснить подноготную непонятной торговли позже, в более подходящий момент.

Пока Елена гадала, в чем смысл обмена пряников на водку, артельщики зацепились языками с пожилой нищенкой, сидевшей на обочине. Тетка выглядела как человек, хорошо и давно знающий, что такое настоящая бедность. При взгляде на нее Елена вспомнила советский фильм про мамашу Кураж, которую однажды по недосмотру Деда глянула одним глазом (за это потом самый старый и самый молодой члены семейства получили крепкий нагоняй). Тетка бросила артельщикам злое словцо насчет того, что раз не последовали они заповедям Пантократора о милости к падшим, то не будет жадинам в городе удачи, расколют они свои печати да вернутся по деревням лишь соленый камень лизнув. Надо полагать, так выглядела местная версия оборота «не солоно хлебавши». Мужики собрались, было, побить нищенку, а Елена провела рукой по кошелю, вспоминая, какие там деньги, найдется ли монетка не слишком большая, но и не самая скверная. Больно уж тоскливо и жалко выглядела несчастная у обочины, скорчившаяся на драной тряпке вместо половичка или войлока. Но староста пряничной артели удержал горячих спутников и пообещал напустить на ведьму церковников, чтобы та больше темным сглазом не промышляла. Тетка же, проводив артель недобрым взглядом, подняла к небу искривленную возрастом и артритом руку с поломанными ногтями черного цвета, словно когти у настоящей ведьмы и прокаркала в спины мужикам: