Двойной удар Слепого

Воронин Андрей Николаевич

Компания допивала пиво. Мерцалову уже надоело изучать ценники на товарах, выставленных в витрине.

– За половину хотя бы заплачу, – донеслось до него из кафетерия, и Виктор Панфилов положил деньги на стойку, подсунул их к грязным стаканам.

Бармен отодвинул деньги назад:

– Нет уж, договаривались расплачиваться натурой, значит, натурой.

– Тогда пусть каждый платит сам за себя. У меня не безразмерная.

Артисты посовещались, скинулись, нужная сумма была вручена бармену, и гомосексуалисты пошли из гастронома,

вполне довольные друг другом и хорошо проведенным вечером.

Мерцалов вышел за ними. Постепенно компания таяла. Сначала от нее откололись двое, спустившись в метро, а затем трое, которым было по дороге, сели в такси.

Вскоре Виктор Панфилов остался в одиночестве.

Мерцалов неотступно следовал за ним. Оставшись один, Панфилов уже не вел себя так безрассудно. Теперь внешне он мало чем отличался от других прохожих, даже поступь у него стала более мужской. Покупая в киоске сигареты, он говорил нормальным, без модуляций, голосом. Вскоре Панфилов встал на троллейбусной остановке, закурил, дожидаясь нужного троллейбуса.

Мерцалов пока не подходил к нему близко. Он притаился за газетным киоском и следил за гомиком. Когда тот выбросил нсдокуренную сигарету в урну, завидев приближающийся троллейбус, Мерцалов подобрался, снял с головы вязаную шапку и опустил воротник.

В темноте, с большого расстояния невозможно было разглядеть лиц, запоминались только силуэты людей. Силуэт же Мерцалова теперь изменился, и Панфилов, естественно, не мог его узнать.

Троллейбус притормозил, артист балета, пропустив вперед женщин, втиснулся в салон. Мерцалов вышел из-за киоска и вскочил на подножку. Двери закрылись, переполненный троллейбус медленно отъехал от остановки. Панфилов обернулся, якобы взглянуть за дверное окошечко, но Мерцалов догадался, что голубой хочет выяснить, кто стоит позади – мужчина или женщина.

Увидев за спиной мужчину, Панфилов криво усмехнулся и, воспользовавшись тем, что троллейбус качнуло на повороте, навалился на Мерцалова и пробормотал:

– Извините…

– Ничего страшного.

– Понимаете, давка.

– Понимаю.

Олег, как всякий нормальный мужчина, никогда не испытывал симпатии к гомикам, не испытывал ее и теперь. Однако задуманное заставляло его выражать совсем другие чувства.

– Ничего, ничего, – ласково прошептал Мерцалов, дыша прямо в ухо Панфилову. – В тесноте, да не в обиде, – он в душе порадовался тому, что его легкий акцент улетучился без следа.

Он развернулся так, чтобы прижиматься к танцору всем телом. Тот замер, изредка вздрагивая от удовольствия. На следующей остановке в троллейбус вошли новые пассажиры, и Панфилов вместе с Мерцаловым переместились на заднюю площадку, ухватились за вертикальный поручень. Рука Мерцалова скользнула вниз и остановилась на высоте бедер. Панфилов как бы невзначай притиснулся к его руке, и Мерцалов ощутил напряженную плоть танцора. При этом Панфилов пристально смотрел в глаза Мерцалову и улыбался нагловато-призывно.

Мерцалов

улыбнулся в ответ своей отрепетированной улыбкой, после чего танцор прижался еще плотнее. Так они и ехали остановки три, пока Панфилов не поинтересовался приторно-любезным тоном:

– Когда вы собираетесь выходить?

– Нам выходить на одной остановке, – не моргнув глазом ответил Мерцалов.

– Тогда на следующей.

– Понял.

Вместе они вышли из троллейбуса, вместе прошли метров сто по улице. Панфилов остановился и достал пачку сигарет – длинных, тонких, черных, с ментолом – таких, какие любят курить женщины.

– Угощайтесь.

– Спасибо.

Мерцалов вычурным жестом, двумя пальцами взял сигарету и, вместо того чтобы принять предложенную ему зажигалку, задержал в своих руках руку танцора.

На ветру затрепыхался язычок пламени, несколько раз гас. Рука Панфилова была горячей и немного влажной.

«Какая мерзость!» – думал Мерцалов, изображая на лице довольную улыбку.

Наконец он раскурил сигарету и прислонился к стене, облицованной керамической плиткой, рядом с танцором. Некоторое время они молча курили.

– Кто ты? – глядя в бледные звезды на городском небе, спросил танцор.

– Такой же, как и ты.

Панфилов хохотнул:

– Это я уже понял. Зовут-то тебя как?

– Андрей, – соврал Мерцалов.

– А меня Виктор, – и вновь в руке Мерцалова оказалась влажная, мягкая ладонь танцора. – Как ты меня вычислил?

– У меня глаз наметан, за километр своих вижу. Ни разу не ошибся.

– А мне случалось обжигаться, – Панфилов потер шрам над бровью.

Его что-то еще все-таки настораживало. Уж чересчур откровенно клеился к нему новый знакомый. А люди их круга, как известно, подозрительны: слишком часто приходится нарываться на неприятности.

– Сочувствую.

– Честно признаться, я и не старался тебя соблазнить, – усмехнулся танцор, с нежностью глядя на Мерцалова, и добавил:

– Смотрю, ты на дело с огоньком сегодня вышел, глаза накрасил.

– Да. Неделю уже не могу никого подыскать. Приехал в Москву, из наших никого здесь не знаю. Адрес клуба только дали, но там мне не хочется…

Виктор с надеждой спросил:

– Ты в гостинице остановился? – Было видно, что он отбросил всякие подозрения.

– Да нет, – Мерцалов скривился и сплюнул на снег, – у родственников, к себе пригласить не могу.

А ты как?

– Н-да, – задумался Панфилов, – у меня тоже дома народу полно, – Виктор попытался снять с пальца обручальное кольцо, но оно застряло на суставе, и он деланно весело рассмеялся. – Ты на колечко не смотри, жена-то у меня только для вида.

– Что ж, бывает, – пожал плечами Мерцалов и, подавшись к Панфилову, почти уткнулся в него лицом. – Так куда пойдем?

– Была у меня одна квартирка, друг за границу уехал, ключи оставил. Там без проблем – душ, кассеты нужные. А теперь все, приехал назад.