Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Однозначной оценки встреча в Балморале не получила ни в Великобритании, ни у нас. Но самое малое, что можно о ней сказать, так это то, что вето на переговоры о Проливах было снято. И самые отчаянные оптимисты не представляли себе, что через одиннадцать лет Англия и Россия станут союзниками, а через девятнадцать державы Антанты договорятся о передаче России Константинополя и зоны Проливов после Первой мировой войны. Король Георг V предварил это решение, заявив российскому послу: Константинополь должен быть вашим.
Но все это в далеком непредсказуемом будущем. А пока что…
Самодержавие занялось делами дальневосточными. А. Б. Лобанову-Ростовскому удалось несколько умерить японские притязания к Китаю после войны с ним в 1894–1895 годах. Сооружалась великая сибирская магистраль. В отношении слабевшей, изнемогавшей под бременем внутренних раздоров Османской империи, придерживались
Перенос активности царизма на Дальний Восток привел к ослаблению его позиций в Европе. В дипломатической переписке появилась немыслимая прежде формула о сохранении статус-кво на Балканах. Теперь, при укреплении самостоятельности национальных государств, она устраивала самодержавие. Лобанов нашел точки соприкосновения со своим австро-венгерским коллегой Агенором Голуховским. После Илинденского восстания в Македонии (1903 год) два правительства договорились о проведении в провинции некоторых административных реформ.
Русско-японская война 1904–1905 годов была встречена в Париже и Лондоне более чем прохладно. Французское правительство пальцем о палец не ударило, чтобы помочь эскадре З. П. Рожественского добраться до Дальнего Востока. Англичане повели себя, с точки зрения Петербурга, просто коварно, заключив с Японией союз и обещав прийти к ней на помощь в случае присоединения к России какой-либо державы. Правда, поскольку ни одного такого охотника не появилось, англо-японский договор остался простой бумажкой.
Но (большое но!). Франция от союза с Россией не отказалась, он ей был жизненно необходим, о том свидетельствовал горький опыт недавнего прошлого, завершившийся разгромом 1870 года и утратой двух провинций. В 1890-е годы не только политические круги, но и человек с улицы видел в союзе с Россией гарантию от повторения несчастья. Вопрос стоял так: или альянс, или сумрачное существование в ожидании новой национальной катастрофы. Сошлемся на запись в дневнике Мориса Палеолога, ее посла в Петербурге: «Отрываясь от России, мы потеряли бы необходимую и незаменимую опору нашей политической независимости»[798].
Не стала менять курса на сближение с Россией и Великобритания, приступившая к сколачиванию противовеса военному блоку Центральных держав. А подобный противовес был немыслим без России, заменить ее было некем. Крестным отцом Антанты стал король Эдуард VII, хотя по сложившейся репутации, казалось бы, не ему выступать в столь ответственной роли: с младенчества – enfante terrible, затем – незадачливый студент, светский щеголь с замашками плейбоя. Но юности мятежной пора давно миновала. Матушку Викторию он сменил на троне в возрасте 67 лет, обладая обширными и полезными связями не только в придворных и политических кругах Европы, но и в деловом мире. Своего племянника Вилли, кайзера Вильгельма, он презирал. Именно в ходе его встреч и бесед с французским президентом Ф. Лубэ и Николаем II была достигнута договоренность с Парижем и Петербургом, министрам и послам оставалось оформить ее официальными актами. По договору с Францией от 8 апреля 1904 года Англия получала в свое распоряжение Египет, а другая сторона Марокко. По англороссийскому договору от 31 августа 1907 года Северный Иран признавался зоной российских интересов; Южный, таивший в недрах своих большие запасы нефти, – британских; средняя часть страны объявлялась нейтральной. Россия признавала Афганистан вне сферы своего влияния, Англия обязывалась не развязывать там войны. Узел российско-британских противоречий был значительно ослаблен. Все понимали – противовес австро-немецкой коалиции создан. Вильгельм реагировал нервно, особенно на ревельское свидание Эдуарда с Николаем, сочтя, что от «этих мерзавцев» можно ожидать чего угодно.
Ни в том, ни в другом договоре нет ни слова о военном сотрудничестве, Германия нигде не упоминалась. Это были документы, в которых фигура умолчания значила не меньше, чем текст. Стороны урегулировали свои отношения и обрисовали устраивавший их баланс сил. Было ясно: за посягательство на баланс они готовы сражаться против нарушителя, коим представлялась Германия, рвавшаяся к господству в Европе.
* * *
Балканы и район Средиземноморья стали объектом внимания и коллективного вмешательства держав Антанты еще до ее рождения. В 1896 году восстал
* * *
Разразившаяся летом 1908 года Младотурецкая революция еще более ослабила центральную власть в султанате. Державам младотурки доверия не внушали. Болгарское правительство и князь Фердинанд пришли к выводу, что настала пора для провозглашения независимости страны, что и произошло 22 сентября (2 октября) в Велико-Тырнове. Высокая Порта попыталась обусловить признание Болгарского царства солидной компенсацией за железные дороги в Восточной Румелии, находившиеся в турецкой собственности. Уладить дело с возмещением взялась Россия, сократив на соответствующую сумму числившийся за Турцией долг[800].
Так, без восстаний и войны, произошло великое событие в жизни болгарского народа – обретение им независимости.
День 5 октября принес Порте еще одну, неожиданную и даже более крупную неприятность: австрийский император и венгерский король Франц Иосиф выступил с декларацией об аннексии Боснии и Герцеговины. Две эти турецкие провинции были, с согласия Берлинского конгресса в 1878 году бессрочно оккупированы австро-венгерскими войсками, но формально оставались турецким владением. Теперь Габсбургская монархия присваивала их себе.
Выступлению Франца Иосифа с декларацией предшествовала встреча министров иностранных дел России А. П. Извольского и Австро-Венгрии А. Эренталя в Бухлау (Бухлевице в Моравии). По мнению академика В. М. Хвостова, на ней Извольский обменял синицу в небе (австрийское обещание в дальнейшем с пониманием отнестись к российским пожеланиям в отношении режима Черноморских проливов) на вполне реальное согласие Петербурга на аннексию Боснии и Герцеговины[801]. Неравноценность обмена, действительно, бросается в глаза. Видимо, надо считаться с настроениями момента: Японское море превратилось в кладбище российского Тихоокеанского флота и собранной с бору по сосенке на Балтике эскадры З. П. Рожественского, в то время как сильный Черноморский флот был заперт в его акватории и стал добычей революции. Свобода прохода судов под андреевским флагом через Проливы в таких условиях представлялась весьма ценной. По уверению А. Эренталя, он обещал лишь отнестись со временем с сочувствием к российским пожеланиям. Извольский иначе трактовал договоренность, уверял, что обуславливал ее созывом международной конференции и уступками австрийской стороны в пользу Сербии, на что не было никаких надежд (Белград высказывался за предоставление автономии Боснии и Герцеговине и раздел Новопазарского санджака между Сербией и Черногорией). Но факт остается фактом – аннексия состоялась без всяких ответных шагов со стороны партнера. Неудачник бросился в Париж и Лондон за поддержкой. Но там не проявили желания вмешиваться в сложное и запутанное дело. Свой кабинет министров предоставил дипломату самому искупать грехи. Тому пришлось подать в отставку. Но обошлись с ним гуманно – отправили в места не столь отдаленные и очень приятные, назначив послом в Париж.