Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
В России дурная слава трактата изживалась долго и мучительно трудно. Сейчас в исторических трудах утвердились взвешенные и здравые оценки. По словам академика А. Л. Нарочницкого, «западным державам удалось ослабить, но не зачеркнуть результаты русско-турецкой войны и освободительного движения балканских народов». К. Б. Виноградов свидетельствовал: «Британия и Австро-Венгрия не смогли существенно изменить условия Сан-Стефано, которые касались непосредственно России. Берлинский трактат, в сущности, явился гигантским компромиссом». Близка к ним в своих выводах Барбара Елавич: «Сравнивая его (результаты. – Авт.) с сумасбродными устремлениями панславистов, они, конечно, не являются дипломатической победой, но сомнительно, чтобы при сложившихся обстоятельствах можно было добиться большего»[780]. В суждениях нет противопоставления одного акта другому, Сан-Стефанский договор – звено в процессе мирного урегулирования, позволившее в ряде случаев поставить конгресс перед наличием договоренности с Турцией.
Отечественные средства массовой информации,
Язык не поворачивается клеймить позором договор, перечеркнувший последние тяжелые для России итоги Крымской войны, вернувший ей Южную Бессарабию, позволивший ей присоединить некоторые территории в Закавказье, признавший государственную независимость Сербии, Румынии и Черногории, восстановивший, после почти 500-летнего перерыва, государственность болгарского народа, нанесший Османской империи удар, от которого она уже не оправилась, похоронивший доктрину статус-кво, с помощью которой она держалась на ногах под сенью своих покровителей во главе с Великобританией, перекроивший всю систему защиты британских интересов, перенесший ее центр из зоны Черноморских проливов к Суэцкому каналу. Наступила новая эпоха в истории полуострова, первую скрипку в ней стали играть сами балканские народы.
Глава XI
Российская дипломатия в «пороховом погребе Европы»
1878 год – великая дата в истории Балкан. Они из арены соперничества держав превратились в регион самостоятельного развития населявших их христианских народов. Державы на это развитие влияли, но не они его определяли.
Россия стерла последние следы Парижского мира 1856 года. Итоги Крымской войны столкновения России с коалицией Великобритании. Турции, Франции, Сардинии и, в плане дипломатическом, Австро-Венгерской монархии не выдержали испытания временем. В британской историографии крымская эпопея именуется войной ненужной, бесславной, бессмысленной и даже глупой. Можно добавить еще один эпитет – навязанной России. Обороной Севастополя отечественная армия прославила себя в веках. В стране не появилось ничего похожего на синдром побежденного, отвагу ее солдат признавали и враги. В анализе ее результатов на первое место для России выступают не тяжелые условия вынужденного мира, а влияние войны на историческое развитие державы. Тогда впервые ее системная отсталость отразилась на вооружении и боевой подготовке армии. Потребовалось общественное потрясение, чтобы нация осознала этот факт. Путь к прогрессу перекрывало крепостное право, обрекавшее страну на застой. При Николае I девять комиссий занимались проблемами аграрных отношений, но ничего, кроме косметических изменений, в них не внесли. Даже «после Крыма» большинство помещиков с рутинным хозяйствованием расставаться не собирались. Великую реформу подготовила небольшая группа высших сановников во главе с великим князем Константином Николаевичем, отсюда – многие ее недостатки. Крепостническую систему удалось отменить и тем самым если не распахнуть, то все же приоткрыть дорогу к будущему. Недавно вышедшая в Германии книга Г. Верта озаглавлена несколько рекламно: «Крымская война – час рождения мирового могущества России»[782]. Конечно же, великие свершения занимают не часы, а десятилетия.
Но что отмена крепостного права являлась необходимым условием и предпосылкой для проведения преобразований александровского царствования, несомненно.
И в то же время подрыв позиций России в делах балканских после триумфа на поле боя – факт общепризнанный и неопровержимый. Перемены были поистине колоссальны, восточный вопрос перестал играть приоритетную роль в ее государственных заботах. Вспомним эпизод послекрымской эпохи. Кайзер Франц Иосиф набивался в друзья к царю на основе проверенных охранительных начал, монархи ведь во всем согласны, исключая «несчастный» восточный вопрос. Ему ответили, что один этот «несчастный» в глазах России значит больше, чем все прочие, вместе взятые. С тех пор все изменилось. Князь А. Б. Лобанов-Ростовский, занимавший пост министра в 1890-е годы, полагал: «Нам надо было поставить Балканы под стеклянный колпак, пока мы не разделаемся с другими, более спешными делами»[783], в которых недостатка не ощущалось. Напряженность в англо-русских отношениях по периметру разграничения в Средней Азии достигала степени, вызывавшей опасение их перерастания в военные действия. Балканская политика раздробилась по странам. Россия оставалась верной покровительницей их национального движения, но его накал спал. Взятые вместе, акции во всех странах не напоминали той великой и грандиозной картины, что раньше представляла балканская политика России.
Но существовала и оборотная сторона победоносной медали. Александр II обмолвился как-то о пагубной привычке Европы «опрокидываться» при каждом удобном случае на Россию. Драма недавнего умиротворения об этом напоминала. И после замирения общественность была озабочена – как бы предотвратить появление у южных берегов непрошенных гостей на кораблях с пушками на борту, что случилось в 1854 году и едва не повторилось в 1878-м. Поисками, как предотвратить подобную беду и дать отпор ворогу, занималось немало людей. Их сочинения роднила одна черта – полное отсутствие соприкосновения с действительностью. Да и как было закрепляться в устье Босфора при отсутствии на море броненосной эскадры? Не с судов же РОПИТа (Российского
* * *
В Европе доминировала образованная в 1879 году австро-немецкая военная группировка, к которой примкнули Италия и Румыния, ставшая ее балканским ответвлением. Адресом ее ударов, кроме Франции, могла стать Россия, иначе Габсбургской монархии было бы нечего делать. По форме это был оборонительный блок, Бисмарк именовал его Лигой мира. Но в Европе хорошо знали, что оборонительные альянсы с удручающим постоянством превращались в агрессивные.
Международное положение России выглядело безотрадно. Союзников нет, как и крепостей на западной границе. А под боком – мощная австро-немецкая военная коалиция. Следовало притупить его возможную антироссийскую направленность. В 1881 году, неожиданно для многих политиков возродился Союз трех императоров, Германии, Австрии и России. Похоже было, что МИД действовал по пословице «на безрыбье и рак рыба». Поскольку более действенной организации не существовало и в ближайшем будущем не предвиделось, оно решило положиться на союз (не рискну сказать опереться). Бисмарк слыл твердым противником войны на два фронта, против Франции и России одновременно, теплилась надежда на то, что он умерит порывы венцев на Балканах. И, главное, раздувать большой пожар в Европе не желал никто. Хватит, навоевались! Так что расчеты на слабенький Союз трех императоров в определенной степени воплотились в жизнь. Но в плане экономическом, политическом и стратегическом Лига мира действовала напористо, энергично и не без результатов.
Немецкие капитал, дипломатия и военщина с помощью австро-венгерского союзника начали натиск на юго-восток – дранг нах зюд-остен». В 1882 году в Константинополь отправилась военная миссия для реорганизации турецкой армии. В 1885–1895 годы ее возглавлял К. фон дер Гольц, будущий фельдмаршал. В страну хлынуло немецкое оружие. Прусские генералы в больших чинах прочно осели в зоне Проливов, традиционно считавшихся ключом к России[787]. В Румынии немецкий капитал овладел целыми отраслями промышленности. Но главной приманкой служили железные дороги. Общая их протяженность на Балканах, перешедшая в немецкие руки, достигла 1260 километров. А мечталось о чем-то грандиозном, о сооружении линии трех Б: Берлин – Бизантум (Стамбул) – Багдад.
В Петербурге склонны были приписывать Лондону стремление сблизиться с австро-немецким блоком. То было заблуждение. В 1880 году кабинет министров всерьез и надолго возглавил «великий старец» Вильям Юарт Гладстон, постылая для королевы Виктории фигура по причине его слишком большой самостоятельности, сторонник проведения более сдержанного и реалистического курса в восточном вопросе и образования цепи христианских государств на Балканах под крылом у Запада. Но он был твердым противником войны с Россией. В Лондоне с опозданием спохватились, что в своем антироссийском аллюре они покинули рамки здравого смысла и прозевали появление на арене более опасного соперника в лице Второго рейха. В 1889 году Вильгельм II посетил Стамбул и проявил крайнюю озабоченность состоянием турецкой армии, и особенно ее частей в районе Проливов, перешедших под немецкое командование. Дальше – больше. В 1895 году, по случаю 25-летия Второго рейха, предприимчивый кайзер приступил к осуществлению «мировой политики». Немецкий и австрийский капитал подчинили себе значительную часть промышленного производства в Румынии, Сербии и Болгарии. Лишь в Греции британцам удалось удержать свои позиции.
А в 1898 году произошло событие, предвещавшее полную перекройку баланса сил в Европе: рейхстаг принял первые законы о сооружении мощного военно-морского флота. Владычице морей бросали вызов. Такого Великобритания не прощала и без последствий не оставляла. С жезлом Нептуна британцы расставаться не собирались. Предстоял пересмотр всего геостратегического наследства XIX века.
* * *
А из балканских земель в Петербург приходили вести одна неприятнее другой. Как и предвидел A. M. Горчаков, добиваясь самостоятельности, обретая независимость, балканцы устремлялись дорогой своих материальных интересов. Нужда в российской поддержке ослабевала, что рождало соблазн искать ее в иных краях.