Двухгодичник. Сказки про Красную армию
Шрифт:
А еще стоило посмотреть на оставшихся трех солдатиков, которые из последних сил пытались удержать заваливающуюся на один угол кабину, приготовленную к участи металлолома. Скрипачу неслись ругательства, просьбы и мольбы, но он стоял как вкопанный. В конце концов кабина завалилась. Я стоял, согнувшись пополам от хохота. А к скрипачу уже неслась разъяренная тройка с целью не иначе как членовредительства. Пришлось разогнуться и вмешаться в процесс, хотя пару пенделей скрипач все-таки получил. Дальше он достал платок из кармана, обернул им свой край кабины – и четверка водрузила-таки этот металлолом в кузов нашего ГАЗ-66.
Траву не красили, но елки в бетон сажали и аэропорты закрывали
Не помню уж по какой нужде командировали меня в Хмельницкое артиллерийское училище. Может, чтобы договориться об организации встречи с тамошними офицерами, прошедшими горнило Афганистана, а может, еще за чем. Причины не помню, но помню, что меня удивило.
Дело
Был я потом в Хмельницком рядом с этим училищем уже летом. Наблюдал пожелтевшие и осыпавшиеся ели через забор училища, их, наверное, после спилили. Хорошо хоть, если они начальство высокое удовлетворить смогли.
У нас же, когда в роту собирался главком ПВО прилететь, еще проще поступили: закрыли вообще наш район от полетов авиации. Был сигнал такой, по которому все самолеты в зоне через определенное время должны были приземлиться где получится. Ну и выдали такой сигнал. Разумеется, не сами выдали, нам из полка приказали. И не отменяли этот сигнал пару-тройку дней. Главком посидел-по-сидел, во Львове кажется, и полетел туда, где принимали. А вместе с главкомом в Хмельницком аэропорту те же пару-тройку дней томились гражданские, улететь желающие. Это летом было, и желающих наверняка хватало. Но о них разве стоит думать, коли небо военным принадлежит.
Учения у села Воробиевка (Дорога туда)
Про эти учения я уже трошки упоминал, теперь попробую поподробней. Вдруг получится? Эти учения с выездом с места постоянной дислокации были для меня первыми. Значит, и воспоминания о них, как о первой любви.
Наверное, наше большое командование полагало, что объявление учений будет для нас неожиданностью. Типа как снег на голову. А может, и не полагало. Спросить уже не у кого. Ни тогда, ни сейчас. Ну, комроты-то точно знал о нашем выезде недели за две как минимум. Да и выехали мы заранее, с ефрейторским запасом. Не знаете такого анекдота? Тогда извольте. Комполка отдает приказ: «Построение полка в 17.00». Комбат: «Построение батальона в 16.50». Опускаем командиров роты и взвода, которые еще минут по десять каждый накинули, и доходим до ефрейтора – командира отделения. Тот мелочиться не стал и объявил построение отделения аж в 14.00. Зато приказ комполка совершенно точно был выполнен.
Выезд заранее предполагал, что и мы точно уложимся в нормативы как по марш-броску, так и по развертыванию на позиции. Уложились именно благодаря этому самому ефрейторскому запасу, бо ЗИЛы наши связные по дороге периодически ломались. Причем более новый ЗИЛ-131 с электронным зажиганием ломался чаще колуна (ЗИЛ-15 7) и периодически отставал. Колонна останавливалась на привал и дожидалась моего деда, который старшим машины на сто тридцать первом ехал. Ну а раз привал, то и сухой паек выдавали. Кухню полевую до Воробиевки не развертывали. Сухой паек включал в себя кроме галет еще и тушенку. Свиную, заметьте. В первый раз, когда раздавать паек стали, к старшине подходит глава солдатского землячества восточно-мусульманских республик нашего нерушимого Союза. Подходит и говорит: «Наша свинину есть не будет». Старшина только руки потер от удовольствия. Он потом эту сэкономленную тушенку уже в Воробиевке на самогон обменял – к обоюдной радости обеих высоких договаривающихся сторон. На втором привале картинка с «наша свинину есть не будет» повторяется. А на третьем прапорщик Ленчик уже просто эту тушенку отказникам выдавать не стал. Но голод не тетка. А может, гордо отказаться – это одно, а когда просто не дали – это уже совсем другой коленкор. В общем, подходит на третьем привале глава того самого землячества и уже совсем без гонора, тихонечко так произносит: «Наша будет есть свинину».
Из приколов по дороге туда еще помню про своего водителя. Про них (водителей военных) вообще отдельная песня. Здесь всю не спою, но заспивать начну. Совсем недавно все автомобили обязали даже в дневное время с включенным ближним светом ездить. А двадцать лет назад заставляли только автомобили, представляющие повышенную опасность. Военные водители завсегда в эту категорию попадали.
Ага, спереди свет, значится, ближний включен, а сзади кунг-прицеп тонн на семнадцать– девятнадцать с двумя флажками красными, на соплях к нему приделанными, и надпись мелом: «Стопов и поворотов нет». Мел, конечно же, не люминесцентный, и ночью в такой зад легко можно въехать, коли не знать, что впереди. Да и водил этих в учебке тренироваться заставляли не иначе как на ГАЗ-51,
Ладно, хватит преамбул. По дороге туда ехали мы в середине колонны. Водила, добродушный, но сильно тормознутый белорус, строго держал дистанцию в скока-то там метров до предыдущего борта. Видать, это отнимало все его внимание, на знаки дорожные и светофоры внимания этого уже и не оставалось. И вот в городе Хмельницком предшествующая нам часть колонны успевает проскочить под желтый в повороте на Тернополь. А перед нами загорается красный. Водила мой как держал дистанцию, так и держит. А с другой стороны уже жигуленок, где-то шибко внизу, метнулся нам наперерез, совершенно законно на свой зеленый. У меня опускается все, что только может только опуститься, и я ору своему водителю: «Тормози!» Но мой приказ почему-то начинает выполнять водитель жигуленка. Слышен надрывный визг его тормозов, и каким-то чудом ему удается уйти от нашего возмездия. Мы проезжаем поворот, еще метров двести. Меня начинает отпускать, и тут мой водитель поворачивается ко мне и добродушно так вопрошает: «А где надо было тормозить, товарищ лейтенант?» Что тут сказать? Да и слов у меня еще к тому времени не набралось.
Долго ли, коротко ли, но добрались мы как-то до этой самой Воробиевки, уготованной нам в качестве плацдарма. Добрались, никого и ничего не потеряв по дороге, за что – уж не знаю кому и как – спасибо сказать надо. Ну а что на позиции было – это уже другая картинка.
Учения у села Воробиевка (Там)
Прибыли мы под эту Воробиевку. Встали в поле рядом со старым кладбищем и начали обустраиваться. Деревянные настилы ставить, на них палатки, станции разворачивать, антенные поля строить, линии связи тянуть. Через какое-то время прискакал председатель местного колгоспу (то есть коллективного господарства или по-нашему – колхоза). Начал плакаться: «Вот вы тут, ребятки, на поле встали, а у меня здесь о прошлом годе свекла росла. Теперь после вас, наверное, долго ничего не вырастет». Командир со старшиной стали успокаивать председателя: «Да все хорошо, отец, будет. Ничего мы тут не нарушим. Будет тут после нас и свекла расти, и вообще все что угодно. И даже еще лучше, чем раньше». Председатель-то как в воду глядел, но об этом позже. Пока мы его успокоили. Старшина же, как гениальный снабженец, смог с ним договориться еще и о натуральном обмене. Мы им отходы производства наших поваров на корм скотине, а они нам – молочко свежее для разнообразия стола солдат и командиров. В общем, на данный момент смычка народной армии с ее же народом произошла к обоюдному удовольствию обеих социальных групп. В дальнейшем эта смычка уже в прямом смысле продолжалась. Местные девчонки приходили вечерами в гости к солдатикам, и самые смелые смыкались в экстазе на могильных плитах близлежащего кладбища. Сам видел и слышал. Хотите – верьте, хотите – нет. Вот тебе и патриархальная Украина.
Так как прибыли мы загодя, до официального приказа, то и обустраивались «с толком, с чувством, с расстановкой». Нормативы не гнали, потемкинских деревень не строили. Старшина даже каптерку себе какую-то из фанеры собрал, телевизор с антенной там пристроил. Столы обеденные, туалет, опять же, с выгребной ямой зробили. Начинали, помнится, с двух досок над ямой, женщин же среди нас не было.
Потом и будочку сверху сварганили. Ну и про основное не забывали. Станции на колодки вывесили, позиционировали, выравнивали по горизонту, кабели как надо – на штык лопаты закапывали. Окопы полного профиля по периметру вырыли. Все чин по чину.
День, вроде, на второй, тоже еще до официального срока, прибыл к нам первый проверяющий. Кажется, зам по вооружению из полка. Сразу же нашел недостаток. Поначалу у нас с водой проблемы были. На готовку хватало, на питье уже с ограничением, а на «умыться» уже совсем чуть оставалось. Мы потому к солдатам и не придирались, что они на тот момент не шибко бритые ходили. А проверяющий зараз это заприметил. Раз прибыл проверяющий, то и построение пошло. Мы уже аналог плаца даже вытоптали, и флагшток с флагом поднятым на тот момент имелся. Стоим мы, значит, в положении «смирно», и подходит этот подпол. Долго на нас смотрит. Потом тоже немалое время счищает со своих сапог грязь об флагшток, на котором к тому же красное знамя реет. Приведя свою обувку в состояние его удовлетворяющее, выдает нам: «Я не понял, а почему рота небрита?» Командир оправдываться начал, что сейчас с водой напряженка и перебои в доставке. На что подпол удивленно так: «Как воды нет? Я вон к вам шел, такую чудесную лужу видел, даже сапоги помыл. Чтоб через пятнадцать минут все бритые были». И пошли мы все свои обветренные рожи посуху станками скрести, повышая боеготовность нашей непобедимой.