Двухгодичник. Сказки про Красную армию
Шрифт:
Спрос, как известно, рождает предложение. Раз девушки кричали, значит, кто-нибудь когда-нибудь и выходил. Вот в один из таких разов солдатиков вышло чересчур уж много, это опять же – по мнению вызывающей стороны. В результате в местном УВД нарисовалась заява на факт группового изнасилования солдатами нашей роты одной из уроженок здешнего п. г. т. То есть, выкрикивая пароль: «Эй, солдатик, выходи!» – девушка, наверное, думала, что сейчас выйдет один отличник боевой и политической, с которым они обсудят влияние имажинистов на раннее творчество Сергея Есенина, а в действительности-то вышли… представители азербайджанского землячества нашей роты. Как уж там дальше было, по согласию чи как, свечку никто не держал. Но на другой день в роте появились потерпевшая с представителем нашей славной милиции, который, кроме того, был еще хорошим корешем нашего старшины. Командир для начала провел построение личного состава, на котором выявили фигурантов с нашей стороны. Один из них пытался в аккумуляторной отсидеться, но и его нашли. Затем командир со старшиной, милицейским и любительницей
Вот собственно факт приезда некоторых родителей доблестных защитников Отечества я и наблюдал уже в пору своего пребывания в роте. И девицу ту видел. Так, ничего особенного. Высокая, худая, как жердь, с лошадиным лицом. Чего уж там в ней нашли представители солнечного Азербайджана? Хотя на безрыбье и рак – щука. Да и ночи на Украине темные.
Роза по нулям
Так уж случилось, что родился я в день этой самой чернобыльской катастрофы. Раньше родился, аж на целых двадцать два года, так что взрыв этот на меня явно не подействовал. Опосредованно – да. Нет, никакого отношения к ликвидаторам я не имел и не имею. А вот через два года после взрыва того довелось мне послужить в Хмельницкой области, в райцентре Ярмолинцы. На ту пору всем местным по тридцать рублей гробовых платили за последствия Чернобыля. Военным этого не перепадало. Да в общем-то, фон радиационный на тот момент в п. г. т. нашем не шибко выходил за границы, мы его попервоначалу даже регулярно мерили. Вот по канавам сточным бывало фонил ДП-5А, ну тут уж не садись голой попой в канаву – и все хорошо будет. Еще на въезде в наш поселок стоял кирпичный заводик, и там в свое время был де-зактивационный пост для КамАЗов, что с ликвидации ехали. Мыли их там, фильтры воздушные снимали. А так как почти все у нас без головы делается, то фильтры эти пару лет так перед проходной того заводика и пролежали. Выпивал как-то с нами директор этого заводика и попросил нас фон там померить. Мы на другой день, как протрезвели, не забыли про просьбу защищаемого нами мирного населения, прогулялись с дозиметром, фон там был значительно выше, цифр, конечно, не помню (да даже единицы измерения – и те теперь позабыл), но выше нормы. Прибор не зашкаливало, но рядом с этой свалкой лучше было долго не находиться. Мы сие директору рассказали, вместе решили, что табличку со знаком радиационным намалюем и в свалку ту воткнем. Пока искали, из чего делать будем знак сей, как и чем его разрисовать и так далее, в селе народные умельцы научились эти фильтры воздушные как-то к теплицам своим с помидорками приделывать. То ли воздух, то ли воду фильтровать. Мы даже знак тот «радиационная опасность» чуть ли не зробили, пришли к свалке, а фильтров тех уже и нету. И смех, и грех.
Ну а теперь про розу. Через какое-то время после аварии в Чернобыле обязали нас два раза в сутки радиацию мерить и наверх докладывать. Вменили это в обязанности оперативного дежурного. На КП в бункере прибор поставили, датчик на улицу вывели, и надо было два раза в сутки – в семь утра и вечера – дозиметр тот тумблером включить, показания снять, и ежели они за рамки выходили, то цифирки на вышестоящий КП передать. А если радиация в норме была, то текст сообщения был следующий: «Роза по нулям». Если не в норме, то: «Роза столько-то». Все же зашифровано должно быть. Сразу после приказа оперативные честно эту розу мерили, ну а потом (как она долго нормальной стояла) большинство дежурных, не меряя, просто в семь часов выдавали: «Роза по нулям». Так вот и я в одно из своих дежурств выдал эту фразу и забыл. А часа через два после этого звонит мне оперативный полка и спрашивает: «А ты розу мерил?» Я отвечаю, что конечно, ведь я же вам докладывал. Вышестоящий оперативный продолжает: «Я знаю, что докладывал, а ты мерил? Иди-ка, померяй еще раз». «Есть», – ответил я и пошел к заветному тумблеру. Включил, смотрю – цифры действительно выше, чем обычно, но не радикально выше. Доложил наверх. Оперативный удовлетворенно так: «Ну я же говорил. Тут на Хмельницкой АЭС хлопок был, вот фон и выше». А СМИ в тот и последующие дни ничего так и не передали про хлопок тот.
Наглядная агитация
Из всех искусств для нас важнейшим, как известно, являлось кино. Ну а вторым по значимости в информационном противостоянии между загнивающим капитализмом и развивающимся социализмом несомненно была наглядная агитация. Сколько всяких плакатов, стендов, щитов повсюду было – не счесть, а в армии и того боле. Начиная от порядка сборки/ разборки автомата Калашникова и способов надевания ОЗК (общевойсковой защитный комплект, погуглите, кто не знает, что это такое), до не шибко художественных изображений защитников Отечества судорожно вцепившихся в свое оружие. Почему не шибко художественных? Ну а кто их рисовал? Максимум солдатик, который в изостудию при Доме культуры ходил. Конечно, аналога «Сеятеля» из «Двенадцать стульев» я в армии не встречал, но перлы попадались, у нас перед КПП, которого
А у нас в ту пору ни одного посетителя изостудий среди служащих не наблюдалось, но устранять недостаток-то надо. Мальчика для битья выбирали от противного, то есть тех, кто противней всех рисовал, – отбрасывали. В результате, как в «Горце», остался один. Поставили ему задачу. Солдатик покумекал и не нашел ничего лучше, как пририсовать воину на щите усы. Нарисовать-то нарисовал, но лучше не стало. Так была баба с автоматом, а так получилась баба с автоматом и еще с усами. Хотя, с другой стороны, работа над ошибками проделана, а уж что получилось – извиняйте, сделали как смогли.
Следующее запоминающее творение в стиле монументализма (или все-таки наглядной агитации?) встречало каждого посетителя нашего родного корпуса ПВО, что в Липниках стоял. Как идешь от КПП к штабу, то по всему маршруту следования примерно через метров… дцать стояли высокие и одновременно узкие щиты, приделанные к столбам освещения. Картинки все были выдержаны в общем стиле: солдаты там, ракеты, локаторы опять же и так далее. И даже тошноты изо сие не вызывало. Меня больше занимали слоганы внизу щитов. И тут стиль тоже был, прямо целая поэма белым стихом: «У нас есть что защищать», «у нас есть чем защищать», «у нас есть кому защищать», «у нас есть от кого защищать» и так далее. И когда вдоль аллеи той идешь, всегда подмывало слоганы эти продолжить, и дописать углем что ли: «А у вас?» Типа: «У нас есть что защищать, а у вас?» Но что-то меня всегда сдерживало, наверное – долг воинский.
Последнее воспоминание, связанное с наглядной агитацией, касается щита у КП нашей роты с загадочной надписью: «Солдат, не допусти повторения событий 28 мая 1987 года». Я, впервые увидев этот текст, сильно озадачился. Что же произошло в эту магическую дату, случившуюся меньше года назад? И спросить как-то стремно. Вдруг ответят: «Как? Разве ты не знаешь?» Но все-таки, набравшись храбрости (или самогона), решил я где-то через недели две после своего появления в роте задать этот вопрос старшим товарищам. А ответ оказался очень простым и банальным. В эту дату Руст пол-СССР пролетел и сел на Красной площади.
Вот и все, что донесло для меня из той поры второе по значимости искусство под названием «наглядная агитация».
Чтоб ты, гад поганый, смолы напився!
Командира в роте не было, и к вечеру это вылилось в грандиозную пьянку. Настолько грандиозную, что некоторые даже не смогли добраться до дому, до хаты и так и заночевали на позиции, там, где их скосила изрядная порция самогонки. Дело было летом, и ни к какому членовредительству сон на свежем украинском воздухе не привел. К утру изрядно помятые рожи офицеров и прапорщиков, участвовавших во вчерашнем излиянии (а участвовали все!), стали подтягиваться в канцелярию роты. Один из прапорщиков, что ночевал на позиции, прямо под горкой своего высотомера, решил жену по телефону известить, что он жив, но не вполне здоров. К его дому была брошена полевка, с обоих концов которой стояли телефоны ТА-57. Взял он аппарат, покрутил ручку вызова, дождался ответа и жалобно так в трубку выдал: «Тамарка, исты хочу». После чего отпустил тангенту и резко убрал трубку от уха на приличное расстояние. И сделал это он не случайно, бо в ответ из трубки понеслась гневная тирада, в которой раскрывались все личностные и деловые качества звонящего, его принадлежность к разным социальным и сексуальным группам как людей, так и животных, высказывались советы, где ему дальше жить и ночевать, и закончилось все пожеланием: «И чтоб ты, гад поганый, смолы напився!»
Тирада была высказана на одном дыхании и с такой громкостью, что все находящиеся в канцелярии роты слышали каждое слово, несмотря на военный аппарат связи. Для многих диалоги эти были наверняка не внове. Те, кому гудящая после вчерашнего голова позволяла улыбаться, – улыбались. Остальные кривили физии, ожидая аналогичных нравоучений от своих благоверных. А муж Тамарки оказался настойчивым: дождавшись, когда она выдохлась, он опять нажал тангенту и снова пожалился: «Тамарка, дюже слабый я и исты хочу». И опять его рука инстинктивно убрала трубку от уха. Вторая тирада оказалась короче, но не тише предыдущей и закончилась, уже ожидаемо, пожеланием про смолу.
Третьей и последующих тирад я уже не слышал, меня позвал на позицию воинский долг – надо было выполнить ЕКф (ежедневный контроль функционирования) закрепленных за моим взводом средств связи. Но так как данный прапорщик следующую ночь провел не на позиции, то можно сделать вывод, что суровое, но отходчивое сердце Тамарки простило своего слабого до горилки мужа и разрешило ему вернуться в лоно семьи.
Неси с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость