Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном
Шрифт:
Глава III
Объявление
Однажды вечером мне пришлось стать свидетелем первого из тех происшествий, которые впоследствии сыграли в судьбе Бартона роковую роль; но если бы не дальнейшие события, оно едва ли бы мне запомнилось.
В тот миг, когда мы входили в пассаж у Колледж-Грин, какой-то человек (о котором я помню только, что он был невысок ростом, похож на иностранца и носил дорожную меховую шапку) резко, как бы в крайнем возбуждении, устремился прямо на нас, быстро и яростно бормоча что-то себе под нос.
Этот
Крайне удивила меня при этом реакция капитана Бартона. Я знал его как человека храброго, хладнокровного в минуту истинной опасности. Тем более странным показалось мне тогда его поведение. Когда незнакомец приблизился, Бартон на шаг или два отпрянул и молча схватился за мою руку, видимо, не помня себя от смертельного ужаса. Потом, когда коротышка, грубо оттолкнув меня, исчез, Бартон сделал несколько шагов ему вслед, остановился в растерянности и опустился на скамью. Ни разу мне не доводилось видеть лица бледнее и изможденнее.
— Боже мой, Бартон, что с вами? — спросил наш спутник, встревоженный его видом. — Вы ушиблись или, может быть, нездоровы? Что случилось?
— Что он сказал? О чем он, я не расслышал? — спрашивал Бартон, не обращая ни малейшего внимания на вопрос N.
— Ерунда! — ответил N в крайнем изумлении. — Кого это интересует? Вы нездоровы, Бартон, решительно нездоровы! Позвольте, я возьму вам экипаж.
— Нездоров? Да нет, я здоров, — сказал Бартон, с явным усилием стараясь взять себя в руки, — но, говоря по правде, устал. Немного перетрудился, да и перенервничал. Я был, знаете ли, в Суде лорда-канцлера {122} . Когда процесс подходит к концу, всегда волнуешься. Мне весь вечер было не по себе, но сейчас мне уже лучше. Ну пойдемте же, пойдемте!
122
Суд лорда-канцлера — занимался в основном гражданскими делами, в частности правами о наследовании недвижимости, вопросами завещания и т. п.
— Нет, нет. Послушайте меня, Бартон, отправляйтесь домой: вам необходимо отдохнуть, у вас совершенно больной вид. Я настаиваю, чтобы вы разрешили мне проводить вас домой, — говорил приятель капитана.
Я присоединился к уговорам, ведь Бартон явно был не прочь сдаться. Но тем не менее он расстался с нами, отклонив предложенную помощь. Я был не настолько близко знаком с N, чтобы обсуждать с ним происшедшее, но после обычного в таких случаях обмена сочувственными замечаниями понял: наскоро выдуманный
На следующий день я зашел к Бартону справиться о его здоровье и узнал от слуги, что, вернувшись вчера вечером домой, хозяин не покидал своей комнаты; однако он испытывает всего лишь легкое недомогание и надеется, что через несколько дней будет опять на ногах. В тот же вечер он послал за доктором Р., имевшим тогда большую практику в дублинском обществе, и у них состоялась, говорят, весьма странная беседа.
Бартон рассказывал о своем недомогании равнодушно и отрывисто и казался, как ни странно, мало заинтересованным в лечении — во всяком случае, дал понять, что есть предметы, которые занимают его несравненно более, чем теперешнее нездоровье. Он жаловался на возникающие иногда сердцебиения и головную боль.
Доктор Р. спросил между прочим, не испытывает ли он почему-либо беспокойство или тревогу. На это Бартон быстро и не без раздражения дал отрицательный ответ. Доктор вслед за тем объявил, что ничего у него не находит, кроме легкого расстройства пищеварения, выписал соответствующий рецепт и уже собирался откланяться, когда Бартон, словно внезапно о чем-то вспомнив, удержал его.
— Извините, доктор, едва не забыл. Не разрешите ли задать вам пару вопросов, касающихся медицины? Возможно, вы сочтете их странными и бестолковыми, но речь идет о пари, так что вы, надеюсь, меня простите.
Врач выразил готовность удовлетворить его любопытство.
Бартон, по всей видимости, не знал, с чего начать расспросы, так что с минуту помолчал, затем подошел к книжному шкафу, вернулся на место, сел и сказал:
— Вопросы покажутся вам ребяческими, но ответ мне необходим, чтобы выиграть пари, поэтому я их и задаю. Во-первых, меня интересует столбняк. Если у человека была эта болезнь и он, как представляется, от нее умер, — во всяком случае, обычный, средней руки врач заявил, что он мертв, — то может ли такой человек в конечном итоге оказаться живым?
Врач улыбнулся и помотал головой.
— Но ведь бывают и ошибки? — снова заговорил Бартон. — Что, если речь идет о невежественном шарлатане — не мог ли он ошибиться, приняв какое-либо свойственное этой болезни состояние за смерть?
— Кто хоть раз в жизни видел смерть, — ответил врач, — никогда не спутает ее со столбняком.
Несколько минут Бартон размышлял.
— Задам вам вопрос, возможно, еще более наивный; но скажите, во-первых, не бывает ли в иностранных госпиталях, скажем в неаполитанских, беспорядка и путаницы, например ошибок при регистрации больных и прочего?
Доктор Р. признал свою некомпетентность в этом вопросе.
— Хорошо, доктор, тогда последнее. Вероятно, я вас насмешу, но, так или иначе, прошу ответить. Существует ли среди всех человеческих болезней такая, от которой человек уменьшается в росте и объеме — то есть остается в точности подобен сам себе, но в других пропорциях, с другим ростом и поперечными размерами; хоть одна болезнь, пусть самая редкая, самая малоизвестная, может привести к таким изменениям?
Ответом была улыбка и самое решительное «нет».