Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном
Шрифт:
— Довольно ли? — с жаром воскликнул я. — Более чем довольно! Как благодарить мне вас?
— И коль скоро она так доверяет мне, — продолжала она, — стало быть, я ее подруга. Ну а дальше рассудите сами: разве пристало подруге бессовестно порочить дорогое имя — для того только, чтобы глупо разыграть совершенно незнакомого человека?
— О, простите меня, мадемуазель! Вы должны понять, как дорожу я надеждою видеться и говорить с графинею. Удивительно ли, что в мое сердце закралось сомнение? Однако вы его развеяли и, надеюсь, простите меня великодушно.
— Значит, вы будете в два часа ночи в условленном месте?
— О, конечно!
— Я знаю, месье, вы не остановитесь перед
— Я рад буду новой опасности, лишь бы приблизить желанный миг!
— Не лучше ли вам теперь присоединиться к вашему другу, месье?
— Мы договорились, что я буду ждать его здесь. Граф де Сент-Алир обещал представить меня графине.
— И вы, месье, наивно ему поверили?
— Отчего я должен ему не верить?
— Оттого хотя бы, что он ревнив и коварен. Да вы и сами убедитесь: он и не подумает знакомить вас с женою. Он вернется, скажет, что не нашел ее, и посулит представить вас в другой раз.
— Вот он, кажется, идет, а с ним и мой друг. Да, верно, дамы с ними нет…
— Ну вот, что я говорила?! Долго же придется вам дожидаться своего счастья, если надеетесь получить его из рук старика мужа. Между тем лучше нам не показываться перед ним вместе. Он заподозрит, что мы говорили о его жене, и это только насторожит ревнивца.
Я поблагодарил неизвестную, оказавшую мне столь неоценимую услугу, и, отступивши на несколько шагов, обошел графа с тыла.
Я лишь улыбнулся под маскою, когда граф принялся меня уверять, что герцогиня де ла Рокём перешла в другую гостиную и увела за собою графиню, но он очень скоро найдет удобный случай нас познакомить.
Беседы с маркизом д’Армонвилем, пришедшим под руку с графом, я избегал, боясь, что он вызовется сопровождать меня до гостиницы и я принужден буду выдумывать отговорки.
Посему я постарался затеряться в толпе и, заметив, куда двинулись граф и мой друг маркиз, устремился в противоположном направлении, к Зеркальной галерее.
Глава XV
Тайна «Летящего дракона»
В те дни f^etes во Франции начинались раньше, чем нынешние лондонские балы. Я взглянул на часы. Было начало первого.
Стояла безветренная душная ночь; в великолепной анфиладе комнат, пусть и очень просторных, жара казалась непереносимою; более всего от духоты страдали маски. В местах особенного скопления людей дышать было просто нечем, а обилие огней еще усиливало жару. Я решил избавиться от маски, как и многие другие, кто не слишком беспокоился об инкогнито. Едва я ее снял и задышал чуть свободнее, чей-то знакомый голос окликнул меня по-английски. То был Том Уистлуик, драгун N-ского полка. Лицо его раскраснелось: по-видимому, он тоже только что снял маску. Том был из тех новоиспеченных героев Ватерлоо, коих в ту пору превозносил весь мир, кроме, разумеется, французов. Единственным известным мне недостатком Тома была его привычка утолять жажду — как правило, чрезмерную — шампанским. Он без стеснения делал это на всяческих балах, празднествах, музыкальных вечерах — короче, везде, где только возможно. Посему со своим приятелем, неким месье Карманьяком, он знакомил меня заплетающимся языком. Месье Карманьяк был маленький сухопарый господин, державшийся чрезвычайно прямо. Он был лыс, нюхал табак, носил очки и, как выяснилось, состоял на государственной службе.
Том пребывал в самом приятном и игривом расположении духа. Говорил он, надо полагать, нечто остроумное, но не очень понятное, и при этом вздергивал брови, кривовато улыбался и рассеянно обмахивался маскою.
Впрочем, вскоре, к моему
— Так вы поселились в «Летящем драконе»? — сказал француз. — Я знаю, это в полулье отсюда. Года четыре назад, когда я служил еще в другом полицейском департаменте, в вашей гостинице произошли два престранных случая. Первый — с одним состоятельным 'emigr'e [176] , которому импе… которому Наполеон позволил вернуться во Францию. Человек этот попросту исчез. Другой случай, не менее странный, — с богатым русским дворянином, он тоже пропал самым таинственным образом.
176
Эмигрант ( фр.).
— Мой слуга, — сказал я, — дал мне весьма путаный отчет о каких-то происшествиях в доме; их герои, насколько мне помнится, были те же самые, то есть возвратившийся на родину француз-аристократ и богатый русский. Однако его рассказ показался мне составленным из одних чудес — в сверхъестественном смысле, — и, признаться, я не поверил ни единому слову.
— Нет, ничего сверхъестественного там не происходило, — возразил француз, — но были обстоятельства совершенно необъяснимые. Можно, конечно, строить догадки, но по-настоящему случаи эти не только не раскрыты, а даже не прояснились ни на йоту.
— Пожалуйста, расскажите мне о них, — попросил я, — любопытство мое не праздно, коль скоро я квартируюсь в этом доме. Не подозревают ли кого из прислуги или владельцев гостиницы?
— И прислуга, и хозяева с тех пор сменились. Интересно, что роковые случаи происходят в одной определенной комнате.
— Вы могли бы ее описать?
— Конечно. Просторная, обшитая дубом спальня на втором этаже, крайняя в правом крыле, окно выходит в парк.
— Вот так так! Это как раз моя комната! — воскликнул я, чувствуя все больший интерес, к которому примешивалось какое-то слабое зябкое чувство. — Что, господа эти умерли или и впрямь сквозь землю провалились?
— Нет, они не умерли — они просто странным образом исчезли. Могу вам рассказать все очень подробно; я как раз знаю оба дела в точности, поскольку в первом случае выезжал на место происшествия снимать показания, а во второй раз, хотя сам я туда не ездил, через меня шли все бумаги; я также диктовал официальные письма к родственникам пропавших — они обратились к правительству с просьбою расследовать обстоятельства дела. От тех же родственников пришли к нам письма два с лишним года спустя. Они сообщили, что пропавшие так и не появились. — Он взял понюшку табаку и взглянул на меня серьезно и задумчиво. — Да, не появились. Я изложу вам обстоятельства, насколько они нам известны. Шевалье Шато Блассемар, французский аристократ и художник-любитель, в отличие от большинства 'emigr'es, вовремя смекнул, что грядут перемены, и успел продать большую часть своего имущества, прежде чем революция исключила саму возможность подобных сделок. Он выручил при этом весьма значительную сумму. По возвращении привез с собою около полумиллиона франков, из которых немалую часть вложил в государственные бумаги; основное же состояние оставалось у него вложенным в земли и недвижимость в Австрии. Из сказанного понятно, что господин этот был богат, так что нет, стало быть, никаких оснований полагать, что он разорился или испытывал денежные затруднения, ведь правда?