Дьявол на коне
Шрифт:
Меня заметил булочник. Должно быть, он вышел из пекарни, чтобы взглянуть, в чем дело.
– С вами все в порядке, мадемуазель?
– спросил он.
– Да, благодарю вас.
– Похоже, вы в смятении.
– Случившееся просто ужасно.
– О да. Такое бывает. Мудрым людям не следует ездить в экипажах по провинции.
– Как же им еще передвигаться?
– Бедняки ходят пешком, мадемуазель.
– Но если у кого-то есть экипаж…
– Печально, что
– Так было всегда.
– Но это не значит, что так будет всегда. Народ устал от неравенства. Богатые слишком богаты… бедные слишком бедны. Богатым наплевать на бедных, но скоро, мадемуазель, их заставят изменить свое отношение.
– А экипаж… чей он?
– Наверняка какого-нибудь дворянина. Пусть наслаждается своим экипажем… пока может.
В задумчивости я вернулась домой. Входя в прохладную прихожую, я встретила госпожу Гремон.
– Мадам Ле-Брен отдыхает?
– спросила она.
– Да. Она уже чувствует необходимость в этом. Рада, что сейчас ее не было со мной. Случилось одно неприятное происшествие.
– Пройдемте ко мне, там вы все расскажете, - предложила она.
В комнате было прохладно - опущенные жалюзи не пропускали солнечный свет. Она показалась мне несколько старомодной и очень уютной, с плотными синими шторами и великолепным севрским фарфором в стеклянном шкафу. У стены стояли роскошные часы из золоченой бронзы. Кроме того, в комнате были и другие дорогие вещи. Подарки от возлюбленного, подумала я, - возможно, от графа?
Я рассказала госпоже Гремон о случившемся.
– Теперь такое происходит часто, - ответила она.
– Карета действует на простолюдинов словно красная тряпка на быка. Роскошный экипаж олицетворяет богатство. Своим я не пользуюсь уже шесть месяцев. Глупо, но мне кажется, людям это бы не понравилось.
– Оглядев комнату, она поежилась.
– В доброе старое время мне бы и в голову не пришло, что такое возможно. Но времена изменились и продолжают меняться.
– Безопасно ли нам выходить в город?
– Вас не тронут. Простолюдины настроены против аристократов. Франция - несчастная страна. В ней так неспокойно.
– В Англии тоже не все спокойно.
– Увы, наш мир меняется. Те, кто до сей поры имел все, возможно, в будущем не будут иметь ничего. Во Франции так много нищеты. Она порождает зависть. Многие богачи творят добро, но много и ленивых, от них только вред. По всей стране зреют ярость и зависть. Кажется, в Париже это более заметно. То, что вы сегодня видели, - обычное явление.
– Надеюсь, больше я такого не увижу. Воздух буквально был пропитан жаждой убийства. Думаю, этого невиновного
– Толпа сказала бы, что ему не следовало работать на богатеев и поделом ему - ведь он враг простых людей.
– Это опасные разговоры.
– Весь воздух пропитан опасностью, мадемуазель. Вы недавно приехали из Англии и еще не все знаете. Должно быть, у вас все по-другому. Вы жили в провинции?
– Да.
– И вы оставили родных… друзей… чтобы быть рядом с вашей кузиной?
– Да-да. Она очень нуждается в том, чтобы рядом кто-то был.
Мадам Гремон сочувственно закивала. Мне показалось, она собирается начать расспросы, и я поспешно поднялась.
– Мне пора к мадам Ле-Брен. Она может начать беспокоиться, что со мной.
Марго лежала в своей спальне на кровати, а Жанна складывала детские вещи, которые Марго, очевидно, ей показывала.
– Куда бы ни пошел Пьер, - говорила Марго, - Шон-Шон следовал за ним. Пьер бродил с ружьем, а собака бежала за ним по пятам. Поместье было очень большое. Одно из самых больших в стране.
– Должно быть, оно принадлежало очень богатому дворянину.
– Очень богатому. Пьер был его правой рукой.
– Герцогу, мадам? Графу?
– Привет, как ты себя чувствуешь?
– вмешалась я.
– А, моя дорогая кузина, как я по тебе соскучилась!
Забрав у Жанны одежду для младенца, я положила ее в комод.
– Благодарю, Жанна, - сказала я, кивком головы велев служанке оставить нас. Сделав реверанс, Жанна ушла.
– Ты слишком много болтаешь, Марго, - сказала я.
– А что мне делать? Сидеть и хандрить?
– Ты проболтаешься о чем-нибудь таком, о чем не следует говорить.
Мне показалось, что за дверью кто-то подслушивает. Я быстро подошла и распахнула ее. За дверью никого не было, но мне послышался шум быстро удаляющихся шагов. Наверняка Жанна подслушивала. Мне стало не по себе.
Увиденное утром в городе не на шутку встревожило меня. Неприятности, происходящие в стране, не затрагивали наших личных проблем. И все же меня одолевали дурные предчувствия.
Приближался срок родов Маргариты. Ребенок должен был появиться на свет в конце августа, а уже шел июль. Послали за акушеркой, госпожой Лежер. Это оказалась добродушная женщина, напоминавшая крестьянский каравай, одетая во все черное - цвет, предпочитаемый большинством женщин, от чего ее щеки почему-то казались румянее, чем были на самом деле. У нее были проницательные темные глаза и тонкая ниточка усов над верхней губой.
Госпожа Лежер объявила, что Марго в хорошем состоянии и ребенок вынашивается как положено.