Дьявол на коне

Холт Виктория

Они долго засиживались за столом после окончания трапезы и спорили друг с другом.

– Пока что армия на стороне короля, - говорил Леон, - но она может перейти на другую сторону, и это будет конец.

– Вздор, - отвечал Этьен.
– Во-первых, армия не изменит королю, и в любом случае власть и деньги у знати.

– Ты не меняешься вслед за временем, - возражал Леон.
– Вот что я тебе скажу. В Пале-Рояль герцог Орлеанский распространяет призывы к мятежу. Он всячески потворствует бунтовщикам. Куда бы ты ни попал, все требуют свободы, равенства

и братства. Все слышнее становится ропот против королевы и даже против короля. Этьен, ты заткнул уши.

– А ты вечно якшаешься с крестьянами и придаешь им слишком большое значение.

– По-моему, именно столько внимания они и заслуживают.

Вот так они и спорили, а я слушала и постепенно начала постигать сложившуюся обстановку. В том, что каждый последующий день таил в себе больше опасности, чем предыдущий, я не сомневалась и постоянно тревожилась, что же происходит с графом в Париже.

Однажды Этьен сказал мне:

– Моя матушка очень хочет, чтобы вы как-нибудь навестили ее, и попросила меня пригласить вас. Она приобрела фарфоровую вазу… необыкновенно красивую, говорят, английскую. Мама очень хотела бы услышать ваше мнение о ней.

– Боюсь, я не очень хорошо разбираюсь в фарфоре.

– Все равно, мама очень хочет показать вам вазу. Вы позволите завтра проводить вас к ней?

– Да, это было бы неплохо.

На следующий день в назначенное время я была готова. Мы выехали около половины четвертого.

– Лучше воспользоваться той тропинкой, которую я уже показывал вам, - предложил Этьен.
– По-моему, я говорил, что ее сделали по приказу графа много лет назад. По ней он мог быстро добираться до дома моей матери. С тех пор она несколько заросла. Теперь ею редко пользуются.

Он был прав. Тропинка заросла. Во многих местах кроны деревьев смыкались над головой, а внизу разрослась буйная трава. Габриэлла ждала нас.

– Как хорошо, что вы приехали, - сказала она.
– Я с таким нетерпением ждала вас, чтобы показать свое приобретение. Но сначала мы попьем le the. Я знаю, как вы, англичане, любите его.

Она провела меня в уютную гостиную, где принимала и в прежние мои посещения. Пока мы пили чай, Габриэлла расспрашивала меня о том, как мне понравился Париж. Я сказала, что получила истинное удовольствие.

– Вы обратили внимание, как мы подражаем всему английскому?

– На прилавках я видела много английских вещей, и повсюду утверждают, что здесь говорят по-английски.

– Ну да, теперь все пьют le the. Должно быть, вам очень приятно, мадемуазель, что все английское пользуется таким успехом у нас в стране.

– По-моему, это просто мода.

– Вы считаете, что мы очень непостоянны?

– Все подвержены влиянию моды, не так ли?

– Это похоже на отношение мужчины к своим возлюбленным. Они приходят и уходят. Самая любимая не сегодня-завтра может оказаться оставленной. Вам нравится чай?

Я сказала, что да.

– Попробуйте эти пирожные. Этьен их обожает. Он ест их в очень большом количестве. Я счастлива, что мой сын

часто меня навещает. Брат тоже сюда приезжает. У нас очень дружная семья. Я счастливая женщина. Хоть я и не смогла выйти замуж за графа, по крайней мере, я не лишилась своего сына. Когда отношения не так близки, мужчины склонны скрывать существование своих незаконнорожденных детей. Мне кажется, все это очень печально для несчастной матери, а вам?

Я почувствовала, как краска приливает к моему лицу. Очевидно, до Габриэллы дошли слухи, и сейчас она намекает на то, что я мать внебрачного сына графа.

– Даже не пережив сама такое, легко могу предположить, какое это горе для матери, - холодно ответила я.
– Но в то же время, смею заметить, разумной женщине следовало бы задуматься о том, что такая участь возможна, прежде чем попадать в столь неприятное положение.

– Не все женщины обладают даром предвидения, не так ли?

– Разумеется, нет. Я с нетерпением жду, когда вы покажете мне вазу.

– Да, и я тоже.

Казалось, Габриэлла умышленно затягивает чаепитие, и я несколько раз заметила, как она кидает взгляд на часы в виде замка, которые, как она мне уже говорила в предыдущий приезд, были подарены графом. Я решила, что она поступает так, дабы напомнить мне о его чувствах к ней.

Габриэлла без умолку болтала о Париже, городе, который она, по-видимому, очень любила, и поскольку он тоже очаровал меня, а мое пребывание в нем оказалось очень кратковременным, я слушала с интересом.

Она советовала мне посетить рынок, чтобы увидеть настоящий Париж, и описывала все образно и живо. Я отчетливо представляла себе огромную круглую площадь, шесть улиц, ведущих к ней, - и бесконечные торговые ряды. Габриэлла рассказала, как по понедельникам на Гревской площади торгуют подержанной одеждой, что по неизвестной ей причине называется ярмаркой Святого духа.

– О, так забавно, как женщины разглядывают предметы одежды, вырывая их друг у друга из рук, - говорила она.
– Юбки, блузки, нижние юбки, шляпки… все лежит кипами. Женщины примеряют это все на людях, что вызывает много шума и веселья.

Так она поболтала о Париже, затем послала за вазой. Ваза оказалась прекрасной - темно-синего цвета с белыми узорами. Я сказала, что, на мой взгляд, ваза работы Веджвуда. Габриэлла очень обрадовалась. Сказала, что это подарок от человека, знающего, что она любит все английское, а я подумала, не намекает ли она на то, что дарителем является граф.

Когда я собралась было уходить, Габриэлла задержала меня новым потоком болтовни, и я пришла к заключению, что она не только ревнива, но и болтлива.

Внезапно она посерьезнела.

– Ах, - сказала она, - когда человек молод… неопытен, он верит всему, что ему говорят. Надо учиться не придавать слишком большое значение заверениям возлюбленного. У них у всех, как правило, лишь одно на уме. Но у меня, мадемуазель, есть сын, и он служит мне большим утешением.

– Не сомневаюсь в этом, - сказала я. Габриэлла улыбнулась мне.