Дьявол на коне
Шрифт:
– Что же вы думаете?
– Что вам следует, не теряя времени, вернуться в Англию.
– Как бы мне хотелось проводить вас.
– Он загадочно посмотрел на меня.
– Дорогая Минель, вам ни к чему во все это впутываться, - он сделал неопределенный жест.
– Все это слишком неприятно.
– Но кто может пожелать моей смерти? Ведь я никому не известна.
Леон пожал плечами.
– В замке произошло несчастье, поползли отвратительные слухи.
– Вы не верите, что графиня сама свела счеты с жизнью?
Снова пожатие плеч.
–
– Я обещала остаться вместе с Марго.
– Она будет жить своей жизнью. А вы - своей. Вас впутывают в дела, суть которых вы не до конца понимаете. Вы судите людей по себе, но позвольте сказать вам - не все люди честны, - он тепло улыбнулся мне.
– Я хотел бы стать вам другом… очень добрым другом. Вы меня восхищаете. Я поехал бы в Англию вместе с вами, но я прикован к этому месту и должен оставаться здесь. Но вы, пожалуйста, уезжайте. Здесь вам угрожает опасность. Это было предостережение, и его нельзя игнорировать. Однажды вам повезло. В будущем такое может не повториться.
– Скажите мне все, что знаете. Кто может хотеть убить меня?
– Я знаю только, что вы должны подозревать всех… всех, до тех пор пока они не докажут свою непричастность.
– Вам что-то известно.
– Мне известно вот что: вы очаровательная, добрая молодая женщина, которой я восхищаюсь и которую хотел бы видеть в безопасности. Пока вы здесь, вам угрожает опасность. Пожалуйста, возвращайтесь в Англию. Еще есть время. Кто знает, возможно, очень скоро уже будет слишком поздно.
Повернувшись к Леону, я посмотрела ему в лицо. В его ясно-голубых глазах читалась неподдельная тревога, а улыбка была лишена обычной насмешливости. Он очень нравился мне. Мне захотелось извиниться перед ним за то, что когда-то я думала, будто видела именно его лицо за окном в тот вечер, когда в танцевальный зал кинули камень.
Но тут меня охватило ужасное ощущение собственной уязвимости, незащищенности. Леон сказал: «Не доверяйте никому». Никому. Ни Леону, ни Этьену, ни даже самому графу. Леон как-то тоскливо взглянул на меня и тихо произнес:
– Возможно… когда все это окончится… я приеду к вам в Англию. Тогда мы сможем поговорить о… многом.
Марго переживала за меня.
– Только представь, если бы эта пуля убила тебя. Ну что бы я тогда делала?
Я не сдержала улыбки. Это замечание было совершенно в духе Марго.
И все же она беспокоилась не только о себе, но и обо мне. Я стала частенько замечать, что она пристально смотрит на меня.
– Меня это пугает, Минель, - говорила она.
– Ты выглядишь по-другому.
– Я переживу это.
– Клянусь, ты не спала эту ночь.
–
– Чье лицо?
– жадно спросила Марго.
– Просто лицо…
Это была не совсем правда. Это лицо я уже видела прежде. Видела за окном в тот вечер, когда устраивали бал. Лицо Леона… и в то же время не Леона. Словно какой-то озорной художник набросал на холсте черты Леона, но добавил несколько штрихов - и вот получилось искаженное злобой, завистью и жаждой причинить боль лицо. Оно так не походило на того Леона, которого я знала… Леон был добрым, и во время нашего разговора я чувствовала, что он по-настоящему беспокоится за меня. Я знала, что он более терпим, чем Этьен. Он видел, что у народа есть причины возмущаться, но все же не верил в необходимость разрушения общества, полагая, что требуется пойти на значительные уступки. Мне казалось, что Леон лучше кого бы то ни было сознает, что необходимо предпринять, и это было неудивительно, ибо он имел возможность взглянуть на все с обеих сторон.
Марго очень много говорила о Шарло и о своей радости от того, что отыскала его. Она постоянно пребывала в столь нехарактерной для нее эйфории. Очень хорошо, говорила Марго, что открылась истинная натура Бесселя. Мими она ни в чем не винила. Ясное дело, на нее повлиял Бессель, но придется расстаться с обоими.
– Сколько времени соблюдают траур?
– спросила Марго.
– В Англии, по-моему, год, - ответила я.
– Вероятно, во Франции столько же.
– Год… так долго!
– По-моему, необязательно устанавливать определенный срок для траура, - печально заметила я.
– Если теряешь любимого человека, траур продолжается всю жизнь. Конечно, постепенно боль становится не такой острой, но не думаю, что она когда-нибудь забудется.
– Ты снова вспомнила о своей матери. Минель, ты счастлива, что у тебя была такая мать.
– Но если бы она не была такой, если бы она была не столь доброй, ласковой, понимающей, теперь бы я не так сильно страдала без нее. Иногда мне кажется, она и теперь дает мне добрые советы.
– Возможно, что так. Возможно, это она подсказала тебе нагнуться и этим спасла тебе жизнь.
– Как знать?
Марго сказала:
– Минель, ты выглядишь измученной. Это не похоже на тебя. У тебя всегда было вдесятеро больше энергии, чем у нас всех. Ложись-ка спать и старайся не увидеть лицо в кустарнике.
Я действительно чувствовала утомление, хотя и сомневалась, что смогу заснуть. Я хотела побыть одна, поэтому мы попрощались, и Марго ушла к себе.
Я лежала в постели - усталая, но не в силах заснуть. Я ничего не могла с собой поделать и снова и снова переживала каждое мгновение того дня - с того момента, как я распрощалась с Габриэллой, и до того, как въехала на конюшню замка. Я вновь ощущала дрожь, охватившую меня, когда я почувствовала, что за мной следят, и растущий ужас, по мере того как я понимала, что кто-то пытается убить меня.