Дьявол в музыке
Шрифт:
Он промолчал, чувствуя неуместность всего, что может сказать. Наконец, он мягко спросил:
– У вас никогда не было детей?
– Нет. Никогда. После двух мужей я могу лишь признать, что бесплодна. Вам не нравится это слово. Но это не оскорбление, а просто факт. Эти Амур и Психея работы Кановы, которые вы любите рассматривать, когда думаете, что за вами никто не наблюдает, тоже бесплодны – но это не значит, что они не прекрасны.
– Как можете вы – с вашим умом, обаянием, отвагой, изысканностью, живой прелестью – всерьёз сравнивать себя с камнем?
– Хотела бы я познакомиться с вами несколько лет назад, - задумчиво сказала она, - я думаю, это бы
– А сейчас?
– А сейчас это не пойдёт на пользу вам, - она легко коснулась его щеки, - если вы позволите мне.
Скорое прибытие Франчески и Валериано создало проблему – все семь спален виллы были заняты. Маэстро Донати сказал, что ему трудно подниматься по лестницам, а потому он с радостью уступит свою комнату, а сам переберётся на второй этаж. Маркеза предложила ему малую гостиную слева от холла – её называли Парнасом за фрески с музами, предающимся своему искусству на горе Парнас. По просьбе Донати туда же переехал Себастьяно, что до этого жил в помещении слуг.
Это освободило одну спальню, но не сняло проблемы – приличия не позволяли поселить Франческу и Валериано в одну комнату, как бы не была общеизвестна их связь. Джулиан отвёл МакГрегора в сторону и предложил отдать их соседние комнаты с видом на озеро и поселиться там, откуда выехал Донати. Доктор согласился, и они предложили это маркезе.
– Вы очень добры, - сказала она и отправилась раздавать распоряжения слугам.
Де ла Марк стоял, прислонившись к стене, и беззастенчиво слушал из разговор. Теперь он неторопливо подошёл к Джулиану.
– Позвольте мне выразить восхищение вашей предприимчивостью, mon vieux[52].
– О чём вы? – требовательно спросил МакГрегор.
– Мой дорогой доктор, к чему такие вопросы? Ваш друг очень ловко убил двух зайцев одним выстрелом. Он обеспечил Ла Франческе и синьору Валериано смежные комнаты, что есть обычная любезность для дамы, путешествующей со своим возлюбленным. При этом он милостиво избавил меня и маркезу от одиночества в этой части этажа.
МакГрегор повернулся к Джулиану.
– Ты не сказал, что мы освободим наши комнаты для того, чтобы эти двое могли ложиться друг к другу в постель каждую ночь!
– Да, я позволил себе sous-entendu[53], - признал Джулиан.
– Что же, мне такого не понять! Ты думаешь, я рад менять комнаты для того, что помогать супружеским изменам и поощрять их? Я думал, мы просто проявляем вежливость, отдавая лучшие комнаты новым гостям – в том числе даме.
– Друзья мои, я в отчаянии, что вызвал вашу ссору, - де ла Марк смотрел на них с явным удовольствием. – Вам не нужно так переживать, доктор. Подумайте, о том, насколько теоретическим может быть такой адюльтер. Как сильно кастрат способен осквернить таинство брака? Риску предположить, что он будет ходить по ночам к ней в комнату и петь для неё.
– Маэстро Донати слеп, - задумчиво произнёс Джулиан, - но может ориентироваться в комнате.
– Да, и что? – нетерпеливо спросил МакГрегор. – Руки заменяют ему глаза… О, я понимаю, о чём ты, - от смущения его голос охрип.
– Кастраты издана известны любовными историями с женщинами, - добавил Джулиан. – Им есть, что предложить.
– Это противоестественно, - настаивал МакГрегор.
– Que voulez-vous?[54] – пожал
Посмеиваясь, он ушёл. МакГрегор сурово посмотрело на Джулиана.
– Он прав? Ты предложил переехать в эту комнату, чтобы ночью пойти к маркезе?
– Вовсе нет, мой дорогой друг. Но моё присутствие удержит от этого де ла Марка.
Вещи Донати перенесли в Парнас, а в его комнату переместили багаж Джулиана и МакГрегора. Когда с переездом было покончено, Джулиан пошёл осмотреть свои новые покои, что располагались в северо-западной части дома. Это была большая и хорошо обставленная комната, но в ней не хватало света и теплоты той южной спальни, не говоря уже о великолепном виде из окна. Стены были обиты тёмно-золотым шёлком с узорами из лавровых венков. Кровать и окна украшали зелёные портьеры с золотыми шнурами. Мебель была сделана из облицованного дуба и покрыта бронзовой лепниной, изображающей нимф, фавнов и, само собой, змеев, обвивавшихся вокруг мечей.
Донати стоял на балконе, мечтательно облокотившись о перила, ветер трепал седую корону его волос. Себастьяно расхаживал по комнате, заглядывая в углы и открывая ящики. Услышав шаги, композитор повернулся.
– Это я, маэстро, - сказал Джулиан. – Простите, что побеспокоил вас. Я думал, здесь никого.
– Боюсь, это я побеспокоил вас, - ответил Донати с той странной учтивостью, что заставляла вспомнить напудренные парики и менуэты времён юности композитора. – Теперь это ваша комната. Себастьяно просто хотел осмотреть её и убедиться, что мы ничего не забыли.
– Пожалуйста, не торопитесь, - сказал Джулиан «глазам» композитора. – Я не тороплюсь вступать во владение.
Себастьяно пробормотал что-то в знак согласия и продолжил осмотр. Джулиан собирался уйти, но тут Донати сделал несколько шагов к нему, нащупывая путь лёгкой ротанговой тростью.
– Кажется, вы справились с простудой, синьор Кестрель.
– Да, маэстро, уже давно. Вы не хотите присесть?
– Да, благодарю вас.
Джулиан помог ему сесть в кресло и поставил скамеечку для ног. Он снова собирался уйти, но Донати поднял свою жилистую и почти прозрачную руку.
– У вас найдётся минуты для меня, синьор Кестрель? Я хочу спросить вашего совета.
– Конечно, маэстро, - Джулиан сел напротив композитора.
– Мне говорили, что вы уже расследовали убийства, у себя на родине.
– Да.
– Вас не пугает опасность?
– Что вы хотите сказать?
Донати помрачнел.
– Я начинаю боятся за себя. Видите ли, я единственный, кто может узнать Орфео, кроме Лючии и Тонио, которых так и не нашли. Я узнаю Орфео, если услышу его пение – речь и манеры легко подделать, не говоря уже о том, что они могли измениться сами за эти пять лет, особенно в возрасте Орфео. Он может видеть во мне угрозу. Я знаю, что вы скажете – его здесь нет, ему незачем приходить туда, где его ждёт самая большая опасность, - Донати улыбнулся. – Между нами – это не для ушей комиссарио Гримани – меня не удивит, если Орфео сделает именно то, чего от него никто не ждёт. Это очень безответственный молодой человек.