Дьявол в музыке
Шрифт:
– У меня нет претензий на славу Россини, - весело ответил де ла Марк.
– Мне просто интересно, - сказал Джулиан, - и я вспомнил, как Эрнесто говорил, будто маркез Лодовико писал музыку перед смертью. Я подумал, что он мог пользоваться вашим альбомом.
Де ла Марк пытливо посмотрел на него.
– Теперь интересно и мне.
– Граф Карло рассказывал, что прежде маркез никогда не пытался писать музыку, - продолжал Джулиан. – Если бы он хотел воспользоваться альбомом, чтобы написать – скажем, оперу или просто песню – он бы нашёл в нём материал?
Де
– Я и правда пытался писать. Я заложил фундамент, и любой, кто разбирается в музыке, сумел бы достроить здание.
– Вы хотите обвинить маркеза Лодовико в присвоении вашей музыки? – требовательно спросил Гримани.
– Я не имел в виду ничего столь резкого, - де ла Марк зевнул. – Мистер Кестрель предположил это, и я был обязан признать, что такое возможно.
– Так что же стало с альбомом? – спросил Гримани.
– Я не знаю, синьор комиссарио. Я могу лишь сказать, что так и не получил его назад.
– Его не нашли среди вещей маркеза Лодовико, - напомнил Гримани.
– Я не могу этого объяснить, - пожал плечами де ла Марк, - возможно, его забрал Орфео.
– А возможно, - возразил Гримани, - Орфео – это вы, и вы добились благосклонности маркеза Лодовико, чтобы вернуть себе альбом и отомстить за нападение лакеев.
– На самом деле, - задумался Джулиан, - кража альбома у месье де ла Марка делает его менее вероятным кандидатом на место Орфео. Такая ссора делает всю музыкальную идиллию у озера менее вероятной.
– Если только маркезу не понравился голос, - вставил МакГрегор. – Все говорят, что стоило маркезу услышать хороший голос, как он обо всём забывал.
– Как мне льстят, - ответил де ла Марк. – За четверть часа меня признали многообещающим композитором, искусным тенором – хотя с прискорбием должен напомнить вам, что пою баритоном – а также самым хитроумным и изворотливым преступником. Но поскольку мы исчерпали тему моих законных и незаконных свершений, я спрошу комиссарио – можем ли мы на миг отвлечься и поговорить о протеже графа д’Обре?
– Я не забыл о нём, - сказал Гримани. – Этот д’Обре – печально известный либерал. Наше правительство знает о нём, так же как французское – о местных опасных радикалах. Если он правда имел английского протеже-певца, что приехал в Италию незадолго до появления Орфео, это стоит изучить. Маэстро Донати говорил, что Орфео якобы изучал сперва французский, а лишь потом итальянский. Но ваша история, месье, слишком удобна. Она может быть выдумкой, призванной отвлечь внимание от вас. Я наведу справки, чтобы узнать имя, которые вы не можете вспомнить. Но я не освобождаю вас от подозрений, пока не получу твёрдых доказательств того, что Орфео – кто-то другой.
Гримани вышел. Де ла Марк убрал ногу с подлокотника, встал и поклонился.
– Благодарю вас, джентльмены, за чрезвычайно увлекательный вечер, - он перехватил взгляд де ла Марка и мягко добавил. – Оставляю вас с мистером Кестрелем. Вы можете попрощаться с ним… пока у вас есть возможность.
Он вышел.
– О
– Я не знаю, была ли это прямая угроза, - ответил Джулиан, - но представляю, что если завтра меня унесёт скоротечная чахотка, он не будет носить траур.
Кестрель посмотрел вслед де ла Марку с некоторым сожалением. Он не доверял французу ни на грош, но почувствовал некоторую симпатию. Это было тем более странно, учитывая явные виды де ла Марка на маркезу – этот мотив для убийства её мужа Гримани как будто пропустил.
С балкона донёсся перестук капель. Весь вечер надвигался дождь, и сейчас он начался. Брокер закрыл французские окна, и за ними начал собираться туман, будто зверь, которому не дали попасть в дом. Джулиан послал камердинера принести больше одеял из бельевого шкафа. Маркеза не желала обогревать виллу огнём – это было одно из редких проявлений её миланской бережливости
Собираясь лечь спать, Джулиан и МакГрегор слышали, как гости виллы шагают по коридору и расходятся по своим комнатам. Кестрель разобрал искреннее «Buona notte»[83] Карло, жалобы Сент-Карра на дождь и длинный, страдальческий ответ Флетчера, мелодичный голос маркезы и по-детски звучавшие трели Нины. Потом настала тишина.
И внезапно раздался громкий пьяный смех.
– Идём! Можно подумать, я тащу тебя на виселицу!
Джулиан с треском распахнул дверь. Ринальдо волок Франческу в их комнату в дальнем конце холла. В свете масляной лампы, которую он держал, Джулиан увидел, как женщина пятится от порога, умоляюще простирая руки. Ринальдо втолкнул её внутрь, вошёл сам и запер дверь за собой.
Джулиан закрыл свою дверь. Его рука сжимала ручку изо всех сил – его питал гнев.
– Если бы она не была его женой, тому, что он собирается сделать, было бы иное название.
– Но она его жена, - ответил МакГрегор, - в этом вся и разница. «Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает»[84], Кестрель. Ты не можешь вмешиваться.
В этот миг Джулиан испытывал очень мало почтения к святости брака. Но он знал, что ничем не может помочь Франческе. Если он спасёт от Ринальдо, они никогда не увидит своих детей. Она не для этого рассталась с Валериано.
Но одно дело – заключить, что ничем не может помочь, а совсем другое – выбросить происходящее из головы. Он послал Брокера спать, но не был уверен, что хочет лечь сам. В брюках, рубашке и халате он стоял перед французским окном, глядя на капли дождя, что собираются в лужи и стекают с балкона.
МакГрегор попытался отвлечь его.
– Чем больше я думаю об этом, тем больше правды вижу в истории де ла Марка о том, что Орфео – это протеже графа д’Обре. Мы знаем, что Орфео умел попадать в милость к важным людям. Он завоевал Лодовико Мальвецци – почему он не мог сделать то же с д’Обре? – когда Джулиан не ответил, доктор переспросил. – Что ты думаешь об этом?