Дьявольский вкус смерти

Серова Марина Сергеевна

Мои резкие слова подействовали на нее отрезвляюще. Громкость на том конце провода понизилась на несколько тонов.

— А ты откуда знаешь? — прерывающимся голосом спросила Катька.

— Сиди дома и готовь мне завтрак — сейчас приеду.

Умывшись и приведя себя в порядок, я не стала мешкать и через несколько минут сидела в машине, злясь, что мои утренние планы были нарушены. Кто знает, что придет в голову этой дурище! Отвечай потом за нее!

В Катькиной квартире собака Баскервилей на сей раз была заперта в комнате и расписывала автографами

дверь, а хозяйка сидела в гостиной, тупо уставившись в окно. Услышав шум, она повернула ко мне опухшее, красное лицо. Надо же, так убиваться из-за какого-то недоноска!

— Ну, ты уже успокоилась? — с порога спросила я ее. Катька молча кивнула и всхлипнула.

Пока притихшая хозяйка гремела посудой, я начала выводить ее из транса.

— Сколько денег ты подарила Рудухину за последнее время?

Мой вопрос застал ее врасплох, и в гостиной воцарилась тишина.

— Я не знаю… вернее, не считала… Может, сотен пять «зеленых».

Я присвистнула.

— Зачем ему было столько денег?

Катька поставила передо мной тарелку омлета с ветчиной, от которого шел дурманящий запах, и кучу разной аппетитной закуски. Слева от меня была поставлена корзина с фруктами, справа — чашка с горячим шоколадом. Такого праздника мой желудок давно уже не помнил.

— Паша с детства страдает повышенным внутричерепным давлением. Он принимал таблетки, а в последнее время у него выявилось обострение, и врач назначил ему лекарства внутривенно… Целестон, кажется.

Все было бы очень смешно, если не было так грустно. Святая наивность! Сказать ей прямо в лоб или как особу слабонервную сначала подготовить?

— Наркоман твой Рудухин, — произнесла я спокойно. — Обычный банальный наркоман, каких тысячи.

Напротив меня под Катькиной тяжестью хрустнул стул. Я ожидала продолжения концерта и даже перестала жевать, уже готовясь успокаивать доверчивую барышню и высказывать свои соболезнования. Но Катька, похоже, выдохлась — неприкрытая правда как будто оглушила ее.

— Неужели ты ни разу ничего не заподозрила? — допытывалась я.

— Я ему доверяла, — последовал тихий ответ. Через некоторое время она добавила: — Это все из-за того, что у нас с Пашей ничего не получилось.

И она закрыла лицо руками.

— Почему ты мне не сказала о своих подозрениях сразу? — упрекнула я ее.

— Я надеялась, что это все же не он отца отравил, не хотела раньше времени афишировать наши отношения.

И тут же, вразрез с вышесказанным, Катька прошеп — тала:

— Если это не Пашка, тогда кто же?

Катькино лицо вытянулось: кажется, только сейчас до нее дошло то, что я сказала про ее ненаглядного.

— Как наркоман? Он что, колется?! — простонала вдруг она.

Этот вопрос явно не требовал моего ответа, я и промолчала. К этому времени я уже успела опустошить тарелку и чашку с шоколадом и принялась за фрукты.

— Неплохо бы чего-нибудь попить, — произнесла я вслух, а мысленно себя упрекнула: как можно быть такой циничной, Татьяна!

Катька понуро поплелась на кухню. «Надо

же ее хоть чем-то отвлекать!» — оправдывалась я перед собой.

— Оклемается твой благоверный, — решила немного успокоить бывшую одноклассницу. — Если б действительно захотел с праотцами встретиться, то порезал бы себя правильно. А весь этот спектакль с больницей был разыгран исключительно для твоей впечатлительной натуры: он ведь знал, что я обо всем тебе расскажу. Если тебе не жалко денег, то потрать их лучше на его лечение, — резюмировала я.

Не знаю, что уяснила из моих слов Катька, но на ее окаменевшем, убитом горем лице не дрогнул ни один мускул. Наконец, передо мной возник пол-литровый бокал дымящегося чая. Что же, и это сойдет.

— Вы все время такими тазиками чай пьете? — пыталась я развеселить свою клиентку.

— Нет, — ответила она, — это чашка мужа. Я машинально поставила.

Я присмотрелась к Катьке внимательно: ничего, перемелется. Слишком у нее жизнелюбивый характер для продолжительного траура.

Давиться горячим чаем я не стала и сообщила Катьке, что мне нужно позвонить. Она кивнула на диван, где лежал радиотелефон. Я взяла трубку, вышла в холл, прикрыв дверь, и, когда на другом конце провода откликнулся приятный мужской баритон, произнесла:

— Варвару Николаевну, будьте добры.

Душечка подошла к телефону, и я напомнила ей о нашем вчерашнем знакомстве.

— Как же, Танечка! Я вас прекрасно помню. У нас вчера такое творилось!

— Ну вот. Всегда все самое интересное происходит без меня, — игриво ответила я, заранее зная, что она мне скажет.

Душечка, конечно же, спешила огорошить меня несвежей новостью:

— Рудухин Паша вены себе вчера порезал, представляете? Мать на базар отправил, а сам…

Пришлось разыграть удивление. Я молча выслушала Душечкины версии, почему Паша так «странно» поступил, и хотела уже задать вопрос ближе к интересовавшей меня теме, как женщина доверительно зашептала в трубку:

— Это Томку бог наказывает. Вчера, кроме всего прочего, ни с того ни с сего ее Тишка околел.

По-моему, у меня вырвался возглас, похожий на щенячий восторг, и я постаралась как-то компенсировать свою неосторожность, бормоча соболезнующе:

— Жаль, что все так вышло. Жаль и Тому, и собачку…

Произнеся еще пару необязательных фраз и получив Душечкины заверения, что всегда могу на нее рассчитывать, я дала отбой. Забавно, а ведь ей даже не пришло в голову поинтересоваться, зачем я звонила. Ну и ладно.

Теперь, убедившись, что грибы не являлись безобидными сыроежками, стоило подумать, продолжать мне расследование или нет. Катька сейчас в таком апатическом состоянии, что, кроме своего наркомана, думать ни о чем не может. Последние события вызвали у меня вялый интерес к делу, но все же альтруистом я пока становиться не собиралась. Только я собралась адресовать Катьке вопрос на эту тему, как запиликал сигнал видеодомофона. На экране маячил щуплый парнишка в болоньевой куртке и вязаной шапке.