Дыхание Голгофы
Шрифт:
Возникла пауза. Слов не было.
– Что там у нас по графику, - спросил я. – Столько крови… Надо же закончить.
– Надо, друже, надо. Остались тут считанные деньки. Так что извини, старик, но обратной дороги нет.
– По-моему я уже это слышал. Мне все кажется, что я сплю. Что вот я проснусь и ничего такого со мной не было… - сказал я.
–
– Спасибо, ты не Бог, - ответил я.
– Да, кстати, на встречи теперь будут ездить Фрося и Антипов. Одна мелкота осталась. Ты будешь для души сидеть в общественной приемной и принимать граждан по личным вопросам. Ну, дотянем как-нибудь эту кампашку. Данные самого последнего опроса – мы в очень большом отрыве. Мучеников любят. Я думаю босяк этот уже смирился.
– Ой ли?! – улыбнулся я себе и отключил связь.
Но едва я только сделал шаг к своей машине, меня окликнул мужской голос:
– Извините, товарищ офицер, можно вас на минутку. – Передо мной стоял мужчина средних лет в куртеце из плащевки, фуражка набекрень, глаза веселые, броские. – А я вас тут караулю. Вы же кандидат? Я хочу как избиратель, дать вам наказ.
«Ну, нашел подходящее время для наказов», - в сердцах подумал я. Но здесь я заметил, что он в больничных пижамных штанах, отказывать не удобно.
– Слушаю.
– Я тут вот загораю после инфаркта. Скоро выпишут. Я человек рабочей профессии. Токарь с машзавода. Говорят, вы там у нас, когда я сюда загремел, зажигали. Меня зовут Аким, а по отчеству Леонардович. Во как. Батька у меня вообще был Леонард Илларионович. Из крестьян середняков. Но потом экспроприация. И стал я как у Некрасова, помните, про Якима Нагого. Ну тот. Что «до смерти работает, до полусмерти пьет». Вообще-то свое я отпил, не про то… А видок у вас сейчас, прямо скажу, не для фанфар.
– Эт точно, - подтвердил я. – Есть малость… Устал.
Я сказал это для того, чтоб этот Аким «проникся пониманием». «Или ближе к делу или отпусти».
– Вам бы отдохнуть, это верно. Хотя выборы кончатся - отдыхать и вовсе некогда будет.
– Это ж почему? – спросил я. Черт возьми, чем-то держал меня Аким по отчеству Леонардович. Тут на душе волки воют.
– Дак этой власти все по фигу было. Только под себя гребли. А вы – человек свежий. Да еще и «честь имею». Наверху номенклатурщики, бывшие коммуняки могут не понять. Денег у державы нет. Война с чеченами того и гляди грянет. Вот и получится как в той песенке: «Кто на новенького».
Тут я усмехнулся.
– Извините, Аким Леонардович, я не понял – кто сейчас с кем встретился?
– Так в том-то вся и штука, что вам, молодому, надо к нам прислушиваться, старым. Сейчас. В общем, загрузил я вас сразу, понимаю. Это от жалости к вам. Вы мне в сыны годитесь. Вот чтобы не получилось, как в том сказании про Прокруста. Загонят вас в каморку и на топчан. Хорошо, если ноги вытянут до калибра. А если голову оттяпают?
Тут мне и вовсе стало любопытно. Аким этот, точно «глас народа». Вот если бы только камня на душе не было.
– И что ж делать? – спросил-таки я.
– Вот в этом и вся лекала, - вдруг поскучнела «фуражка набекрень» у Акима. – Какое нынче модное словечко из-за бугра. Корпоратив. Вы, офицер, в ихний корпоратив фасоном не вышли. У нас не Америка, а зашуганная российская провинция. Белые вороны тут не живут, а если и живут, то недолго. Так вот я к чему. Человек ты крестьянского роду. Гни свою линию. А ежели что, не стесняйся и в рыло. Гуманизм прибереги до лучших времен, ежели доживем, - легко перешел на ты этот Аким. – Бить будут по мордам и хорошо. У нас за одного битого двух небитых дают. Страна такая. Вот, значит, и весь мой наказ. Не обижайся на меня. Просто вредный я. А своим внукам будут рассказывать, что с самим Главою встречался. Могут и не поверить.
Он вдруг протянул мне огромную свою лапищу.
– Держи мосол. И не грузи сердце. Хвори все пройдут. Бог не оставит в беде доброго человека. Иначе и жить не стоит.
Я не знаю откуда он взялся - этот токарь Аким, только после разговора с ним немножко отлегло от души, как бы припорошило безнадегу.
18
Прием граждан по личным вопросам оказался не таким уж и простым, как представлялось мне. За каждым обращением, если не человеческая исповедь, то непременно близкая к ней. И дело не только в «долбанной коммуналке», а в самом принципе. За своими правами и обещанными благами вождей и функционеров стоит тупое равнодушие чиновников. Фемида с завязанными глазами – это не образ справедливости по-русски, а ее фантом. Мне оставалось только записывать в книгу обращений граждан очередной факт, делать участливое лицо и обещать. Впрочем, эту безнадегу я разбавлял встречами. Все-таки общение с массами «в ширь» не так напрягает и где-то ретуширует непереносимую боль по Анюте.
А тут еще новость: идущий четвертым в списке кандидатов некто Ярослав Комов, самовыдвиженец, бывший заведующий отделом транспорта администрации, снял свою кандидатуру и обратился к своим избирателям отдать голоса за меня.
– Это нож в спину своему шефу, - резюмировала Фрося. – Я была уверена, что Комов подсадная утка Главы, но чтоб вот так?!
– Страховка, - подхватил Антипов. – Как может, спасает свою задницу. До конца сражаются только коммунисты. Такой нам реверанс. Хочет сохранить себя в должности.