Дыхание Голгофы
Шрифт:
Мы – то есть я, Батищев, начальник штаба Антипов и Ефросинья Карловна устроились за столом президиума на сцене. На первом ряду сидела уважаемая мною бывший корреспондент «Вечерки» Ариадна Лисицына. Впрочем, на сей раз я не нашел на ее лице ни одного штришка, даже мелкой лакомки в мой адрес. Чопорно, холодно, неприступно.
А потом были вопросы. Разные: деловые, конструктивные, нервные, откровенно ядовитые и просто бестолковые. Фрося отстреливалась со знанием дела, мастерски. Кажется,
В заключении Ефросинья Карловна сказала:
– Если такие выборы станут нормой, представляю, какой будет наша Россия…
На следующий день в специальном приложении к газете «Вместе» читатель мог найти полную версию конференции. Другие СМИ ограничились обзорными статейками или просто информацией. И хотя факты явно тянули на прокурорскую проверку – блюстители закона решили выдержать паузу. Достаточно и того, что «по факту разбойного нападения на жену кандидата ведется расследование». О последствиях ни слова.
По окончании конференции Ария все-таки подошла ко мне.
– Я желаю вам победы. От всей души, - сказала она все с тем же неприступно-холодным выражением лица и сразу ушла. Так что моя благодарность догнала ее спину.
Потом я поехал в больницу к Анюте. Руслан вручил мне радиотелефон. «Это тебе для страховки, всегда будем на связи. Я жалею, что не сделал этого раньше», - сказал он.
А в больнице ничего нового. Разве что аппарат вентиляции легких отключили и перевели мою Анюту в палату интенсивной терапии. Встречаться с ней категорически запрещено. И тут я понимаю коллег, хоть и не принимаю сердцем. На выходе из отделения я столкнулся с Галей. После приветствия Галя сказала:
– К сожалению, Гаврош, больших улучшений нет. Она или спит или плачет. Думаю, завтра соберем консилиум. И будем решать, что делать дальше. А ты домой?
– Да, только не определился еще, в какой. У меня же их три – общага, Анютина квартира и новая, напротив Главы. И всюду пусто.
– Ты сегодня чего-нибудь ел? – спросила Галя.
– Не помню, кажется пил кофе. Все вертится на автомате, как в дурном сне. Так и хочется, чтоб меня разбудили…
– Ну, хватит меланхолии. Поехали ко мне, я тебя покормлю.
Наверное, я так потерянно на нее взглянул, что Галя потупилась в растерянности.
– У меня есть борщ. Жить-то надо. Возьми себя в руки. Ты же офицер, без пяти
– Ладно, поехали. Я на своей, то бишь, на отцовой. Заедем за маленькой?
– Верушку сегодня из садика забрал лично папа. Два раза в неделю она у него. Мы так договорились. Пока по графику.
– Интеллигентно… - вырвалось у меня.
– Живет один. Говорит, имеет право. Да и я не хочу, чтоб дочь забывала своего отца, - потупилась Галина. А сейчас подъезжай к главному корпусу. Я кое-какие распоряжения сделаю. – Она взглянула на часы. – Хотя рабочее время кончилось. Я и не заметила, как день прибавился. Поехали ко мне.
Я подогнал машину к нашему дому, припарковался у подъезда и ядовито усмехнулся себе: «Две жены, две трагедии и один дом». А вслух сказал:
– У меня такое чувство, что я приговорен к этому дому со всеми вытекающими подробностями. И не могу понять, за что?
Галя как-то ущербно взглянула на меня и ничего не сказала. В квартире она отправила меня сразу в душ. А после него облачила в отцовский, из махрушки, халат, для уверенности сопроводив его словами:
– Папа любил этот халат. Он брал его на большой теннис. Принаряжался после баньки. Пиво пили с чиновниками.
– Вот уж не знал, что Сергей Сергеевич теннисом увлекался.
– Ты много чего не знал, Гаврош, - вздохом произнесла Галя.
… Потом мы едим борщ. Впрочем, наготовила моя бывшая много. Выбор соблазнительный. С разными салатами и вкусными безделушками. Мой восторг она аргументировала просто:
– Я когда готовлю, забываюсь. Так легче…. одной.
Но есть не хочется. Я решительно запихивал в себя пищу, потому что надо, потому что Галина настаивала. А тут еще и назойливой мухой вертелась мысль – каким образом этот халат оказался здесь. Вероятно новому зятьку достался от тестевых щедрот.
– А как халат-то сюда заблудился? – все-таки не выдержал я.
– Все просто. Мама Эля доставила его с ворохом папиной одежды. Замешали ей, как она сказала «эти обноски». Ну остальное все к рукам прибрала. Она, видите ли, молодость свою старику подарила. Ревновал к каждому столбу. Допросы устраивал с пристрастием. Врет. На папу это не похоже.
– Ну, может, и не без оснований ревновал-то, - заметил я, вспомнив стригущие глазки тети Эли.