Дыхание осени

Ручей Наталья

— Ну да, конечно, я поняла. Прости, что спросила.

Наталья бросает взгляд на дверь, словно за ней кто-то прячется в ее ожидании, на окно, словно думая выпрыгнуть, и я почти осязаю нетерпение, желание броситься прочь на высоких каблуках. Лиса, вдруг понимаю я. Она — лиса, так пусть же, как и в сказках, обведет вокруг пальца своего волка.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Нет, не хочу, уже сказала, между строк. А вслух несу банальность, пожелания, чтобы все у нее получилось, тра-та-та.

— Я

поняла тебя, — говорит Наталья и уходит.

Я думаю, мы больше не увидимся. Судьба свела, когда была необходимость, а сейчас дороги разные, хотя как знать, возможно, в одном из переулков мы и пересечемся.

А вечером, как я и думала, мобильный высвечивает номер Матвея. Разыскивает Наталью, спрашивает не давала ли она мне свой адрес. И я вру искренне, что да, была, но адрес не оставляла. Он мне не верит, думает, Наталья не могла вот так, бросить в беде постороннего человека, а мне ужасно хочется сорваться и закричать ему в трубку, так громко, чтобы лопнули барабанные перепонки: а почему же не могла? Почему? Другие же смогли? И я им не была чужой…

Сворачиваюсь ежиком на постели и наконец даю волю слезам. Ну ну же! Но слез больше нет. Лежу с закрытыми глазами, не реагируя на шорох, чьи-то шаги, и только вздрагиваю от неожиданности, когда меня со спины обнимают детские руки. Едва не ляпаю: «Святослав?», но вовремя вспоминаю верное имя.

— Егор, — я оборачиваюсь и обнимаю его, а он терпит мои нежности, не вырываясь, а наоборот.

— Привет, — улыбается белозубо, снимает с ноутбука фрукты, возмущаясь, кто это додумался их туда поскладывать. — Давно на почту не заглядывала?

Пытаюсь вспомнить. До больницы просматривала, а так — мне все равно никто не пишет, и вот когда Егор принес ноутбук, я только фотографию их с бабушкой увидела и все, раскисла. А он включает ноутбук, такой довольный, что жуть. И нарядный, замечаю — в костюме цвета беж, белой в полосочку рубахе, а главное — при бабочке! Она такого насыщенного синего цвета, что кажется настоящей, только взмахнуть крыльями и взлететь! Ой, бедные девчонки! Ой!

— Да больше месяца выходит, а что?

— Что-что, — дразнится Егор, и поворачивает ко мне экран, щелкнув клавишей.

Какое-то время я не могу понять, что он хочет мне показать. Потом начинаю читать, сбиваюсь, качаю головой и возвращаюсь к началу. Нелепица какая-то. Моя личная почта, то есть, Егор знает пароль, но поразительно не это.

Я все-таки дочитываю до конца и ошарашено смотрю на Егора, а он мне деловито кивает:

— Да, да, твою сказку взяли в журнал, и тебе все-таки придется поделиться своим гонораром!

— Прямо сейчас? — уточняю я.

— Нет, после почтового перевода. Они же не могут выслать его на мое имя, сама понимаешь.

— Ага, — киваю, и думаю, а понимает ли мальчик, насколько у нас в стране авторские гонорары низкие и

как бы сделать так, чтобы он не сильно расстроился? Утешит ли его, что я не буду претендовать на свою половину?

Ох, вряд ли.

Я, невзирая на его легкое сопротивление, прислоняю его голову к себе, глажу как строптивого котенка и говорю едва ли не впервые искренне за последние несколько дней:

— Что бы я без тебя делала? Ты у меня самый лучший.

И, видимо, на этой позитивной волне мальчика тянет покаяться на полную.

— Я знаю твой пароль от почты, потому что я же отправлял с твоего адреса сказку.

— Я не сержусь.

— Правда?

— Мне все равно кроме этого издательства никто не пишет.

— Ну…

Он затихает, и так подозрительно, и такие нехорошие предчувствия меня обуревают. Я перестаю ерошить его волосы, но Егор все равно смотрит на меня котом, переевшим соседской сметаны.

— Рассказывай, — предлагаю я.

— Все-все? — уточняет он и после моего кивка, со вздохом продолжает: — Тебе писал главный редактор одной газеты, помнишь?

Ну что-то такое припоминаю. Он предложил работать у него, если мне интересно общение с людьми. Я, помнится, отказалась. Или собиралась отказаться. Ну в общих чертах как-то так.

— И что?

— Ты так ему и не ответила.

А, все-таки не ответила. Но точно помню, что собиралась отказаться.

— И что? — повторяю.

Егор на всякий случай отодвигается, потом для верности отходит к двери на два шага — в прыжке не достанешь, и с улыбкой шкодника говорит ласково, как доктор буйнопомешаному:

— Так вот, я от твоего имени согласился, и он ждет твоего звонка, чтобы вы встретились и оговорили условия работы. Он знает, что ты в больнице, я написал ему, так что не слишком торопит, хотя эксклюзивное интервью соблазняет его ускорить вашу встречу.

— Эксклюзивное интервью? — переспрашиваю, а в это время прокручиваю, смогу ли я достать эту шкоду ходячую в два прыжка или он успеет скрыться за дверью, щелкнув меня ею по носу?

— Ну да, — делает с опаской еще один шаг от меня. — Эксклюзивное. Я уже как твой агент пообещал, что ты сможешь.

— Агент?

Я откидываю прочь одеяло, приподнимаюсь и… Маленький нюанс, чисто как стимул для прыжка:

— А с кем у меня интервью?

— С кем — с кем. — Еще один шаг мальчишки назад и такое невинное ворчание. — С Самарским Ярославом Владимировичем, с кем же еще?

И я делаю рывок, чтобы кое-кого задушить от наплыва благодарности, но он ускользает.

— У меня депутатская неприкосновенность! — кричит, удерживая дверь с той стороны. — А у тебя не работа, а мечта! Напишешь все, что думаешь и хочешь сказать моему брату, и еще и денег заплатят! Нам нужны деньги! Мы не можем себе позволить ими разбрасываться!