Дыхание песков

Уинспир Вайолет

— Я помогу любому, кто действительно находится в беде, — с негодованием возразила Жанна, — вы же хотите лишь использовать меня для своих собственных целей, заставляя причинить боль другому человеку. Своим обманом вы только сильнее раните бабушку. Почему бы все же не сказать ей правду?

— Правда иногда бывает куда более жестокой, чем ложь во спасение.

— Я уже сказала, что не сумею убедительно солгать. Не нужно пытаться переубедить меня.

— Может быть, может быть… — протянул дон Рауль. — Кстати, между вами и Хойосой

все же есть существенная разница. Той уже в пятнадцать лет нравилась мужская лесть и восхищение. Вы же, кажется, чураетесь мужчин.

— По-вашему, я — типичная старая дева, сеньор?

— Похоже на то, сеньорита, — со зловещей улыбкой он помог Жанне выйти из машины и вдруг, прежде чем она успела что-либо сообразить, притянул к себе, заключив в тесное кольцо сильных рук.

Их окружала тихая ночь, в зарослях возле отеля звенел дружный хор цикад. У Жанны потемнело в глазах, и сердце стучало в груди, как молот. Потрясенная неожиданным объятием, беспомощная, она покорно позволила испанцу втолкнуть себя в тень деревьев. Девушка прислонилась к одному из них, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги. Цветы мимозы, среди которых она очутилась, пахли томительно и пряно, и воздух казался напоен какой-то первобытной негой.

Никогда в жизни еще не приходилось Жанне испытывать такой жадной, требовательной силы мужских объятий, сжимающих ее так, что убежать было просто немыслимо.

Она видела, как исказилось страстью лицо дона Рауля, и понимала, что ей остается надеяться на милость этого человека, в чьих жилах течет горячая кровь жителей опаленной солнцем пустыни. Женщины для них не более чем непослушные кобылицы, которых надо укрощать. В глазах дона Рауля мелькнула дьявольская усмешка, и Жанну охватил ужас: сейчас ей преподадут урок такого укрощения. Сердце застучало еще сильнее… казалось, она переломится пополам в этих сильных объятиях. И тут раздался тихий смех.

— Отпустите! — выдохнула она.

— Вы так дрожите, что вот-вот упадете, — насмешливо прошептал испанец — Нет уж, прежде чем отпустить, я намерен поучить вас кое-чему… из области взаимоотношений мужчины и женщины.

— Нет!

— Да, моя веточка мимозы, да… — Его губы приблизились, жаркое дыхание опалило лицо Жанны, а руки еще теснее прижали ее к себе. — Для каждой девушки наступает пора познать вкус поцелуев, наступила она и для вас.

— Я-я… ненавижу вас!

— Помилуйте, ненавидеть мужчину, которого завтра, может быть, и не увидите больше?

Глава четвертая

Не выпуская Жанну из своих объятий, дон Рауль запрокинул ее назад и впился в ее губы долгим поцелуем, словно заставляя подчиниться. Потом принялся покрывать мелкими, яростными поцелуями лицо и шею, ласкать губами мочку уха, скользнул рукою под накидку, все теснее прижимая к себе обтянутую шелком, мучительно изогнутую гибкую талию.

Задыхаясь, девушка изворачивалась всем телом, пытаясь избежать

его поцелуев, но вместо этого только теряла силы, чувствуя, что становится все беспомощнее.

— Глупышка, — рассмеялся испанец хрипловатым смехом. — Я мог бы легко сломить твое сопротивление, и ни единой душе не было бы до этого дела. До тебя вообще никому нет дела, слышишь? Ты — щепка в водовороте, жалкая лодчонка в бурном потоке жизни Милдред. Ей наплевать на твое одиночество, усталость или потребность в любви. Если ты не сбежишь от нее сейчас, то навсегда останешься при ней мелким ничтожеством.

— Вы говорите все это только, чтобы побольнее ранить мое самолюбие. Вы и целовали меня из одной лишь жестокости, — Жанна снова попыталась вырваться, но напрасно; никогда еще не приходилось ей сталкиваться с такой сокрушительной силой и безжалостностью. Девушке показалось, что дон Рауль готов кинуться на нее и разорвать на части под окнами номера Милдред.

Внезапно испанец резко отпустил Жанну, и она, пошатнувшись от неожиданности, оперлась о ствол дерева и уставилась на него полными боли глазами, казавшимися громадными на бледном тонком личике. Ее исцелованные губы распухли и стали вишневыми, стола небрежно свисала с плеч, а волосы на висках растрепались.

Рауль Сезар-бей рассматривал ее, словно султан, добившийся своего и теперь наслаждавшийся результатом содеянного.

— Это был необычный вечер, — произнес он, поправляя галстук и поднимая гвоздику, выпавшую из петлицы. — Вернувшись в Марокко, я буду его вспоминать.

— Наверное, потому, дон Рауль, — собрав остатки сил и мужества, Жанна старалась говорить со всей холодностью, на какую только была способна, — что вам впервые в жизни отказала женщина.

— Да, я запомню и это и многое другое. А вы достойны гораздо лучшей участи, чем подбирать крохи с чужого стола. Подумайте об этом, Жанна Смит. Даже если и не поедете со мной в Эль Амару.

— Нет, — вырвалось у нее, — ни за какие деньги.

— Что ж, так тому и быть, — он воздел руки в шутливом жесте покорности судьбе. — Как говорят у нас на Востоке, «начертанное в Книге Судеб — случается непременно». Остается пожелать вам спокойной ночи, сеньорита, — и дон Рауль коротко поклонился.

— Сеньор!

— Да?

— Вы поступили, конечно, очень великодушно, прислав мне платье и туфли, но я… я хотела бы заплатить за них.

— Этим вы смертельно оскорбите меня! — сверкнув глазами, он шагнул вперед, и Жанна, придерживая накидку, в страхе бросилась к отелю. Она бежала не оглядываясь. В этом не было нужды: обратив ее в паническое бегство, дон Рауль безудержно хохотал ей вслед.

Запыхавшись, Жанна добралась до номера и вставила ключ в замочную скважину. У нее был свой вход в спальню, чтобы не беспокоить Милдред во время сиесты, возвращаясь с очередного поручения. Сейчас же ей оставалось только уповать на то, что Милдред еще не вернулась из казино.