Дыхание скандала

Эссекс Элизабет

Потом Джеллико схватил Антигону за руку и быстро поволок к кухонной двери. Ему пришлось поднажать плечом, поскольку спрятавшаяся там прислуга пыталась забаррикадироваться внутри.

В кухне Джеллико на ходу бросил онемевшей служанке монету.

— За предстоящую вам работу.

Вторая предназначалась краснолицей жене хозяина, которая, казалось, готова была лопнуть от досады и возмущения.

— За ущерб, — сказал Уилл, бросив ей золотую гинею.

Когда они выскочили на благословенно прохладный ночной воздух, Антигона рассмеялась, освобождаясь от напряжения, страхов, нервного возбуждения

и тяжелого дурмана опасности.

— О Господи, я…

— Ни слова, Престон. — Джеллико сунул руки в рукава пальто, которое, должно быть, прихватил на ходу. — Ни слова. Если дорожите своей шкурой.

— Молчу, — заверила Антигона. Она не могла говорить. Дыхание у нее перехватывало, она была напугана, ликовала и могла только смеяться.

— Вы невозможны, — сказал Уилл, но тоже рассмеялся, его белые зубы блеснули в свете факела.

А потом, без всякой причины, он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал.

И Антигона перестала дышать. Потому что воздух больше не был ей необходим.

Ей необходим Уилл Джеллико.

Глава 9

Это был смех. Их только что втянули в драку, которая могла продолжаться до рассвета, а она смеялась. Запрокинула голову и смеялась в темные серые небеса, и в тот самый миг Уилл понял, что должен поцеловать ее. Он дня прожить не сможет, не узнав вкус смеха на ее губах.

Уилл поцеловал ее без предупреждения или подготовки, но когда нажал губами на ее рот, она открылась ему. И он так легко проник в нежность, столь глубокую и сладкую, что мог утонуть в ней.

Он углубил поцелуй. Его руки ласкали ее затылок, гладили щеки, мозолистые ладони задели ее подбородок. В ее вздохе звучали удивление и восторг. И ободрение.

Запрокинув ей голову, Уилл поглаживал подушечками больших пальцев щеки и медленно скользил в нежную, приоткрывшуюся глубину ее рта. Его язык, как и губы, касался и ласкал, с нежностью успокаивая, дурманя сладкими ощущениями, маня Антигону присоединиться к нему, пока она не начала издавать инстинктивные звуки жажды и восторга.

Всеми фибрами своего пылающего существа Уилл стремился к пьянящему жару ее рта. На вкус она была нежной и свежей, как чистая вода, а кожа под подбородком пахла желтыми маргаритками в июньском саду.

Руки Уилла скользнули назад, поглаживали и пробирались к ее волосам, он целовал уголок ее рта, прокладывал дорожку поцелуев по чувствительной коже под подбородком. У Престон вырывались хриплые вздохи удовольствия. Она закинула руки ему на шею и придвинулась ближе, прижимаясь к его груди. Ее пальцы пробежали по его воротнику к шее, исследуя и лаская, доводя его самоконтроль до края.

Уилл вернулся к ее рту с новой безотлагательностью и настойчивее нажал на ее губы, пока она не ответила, жадно принимая все, что он давал, и бескорыстно отдавая все, что могла. Их языки сплетались, пробуя друг друга на вкус, и Уилл позволил себе отпустить сдержанность и отдался чувственной потребности касаться и возбуждать. Престон была невероятно отзывчива, отдаваясь взаимному удовольствию легко и страстно.

Черт бы его побрал, он отчаянно хотел ее. Его руки, скользнув назад, сошлись на ее выгнутой спине. Властный звук, очень похожий на рычание, клокотал в его горле, и Уилл сильнее притянул

Престон к себе, прижимая теснее, пока не почувствовал все выпуклости и изгибы ее высокой гибкой фигуры. Ее руки запутались в его волосах, тянули к себе, чтобы его рот оказался ближе, и она могла легонько посасывать его язык.

В реальности этот взаимный порыв длился несколько мгновений, но казался длиною в жизнь, он длился и длился, пока Уилл не начал вспоминать, где он и с кем. С воспитанной юной барышней из хорошей семьи. Во дворе таверны. Посреди ночи. Рядом с дракой.

— Лопни мои глаза. — Но он не станет извиняться. Никогда в жизни он не сожалел о содеянном меньше. — Несмотря на ваше опасное умение драться, я поставлю последний грош, что прежде вас никогда не целовали. — Уилл засмеялся, потому что эта мысль сделала его необъяснимо счастливым. Счастливым, что именно он показал ей это наслаждение.

Престон зарумянилась и на мгновение отвернулась, но не возразила. Ее глаза были такими яркими, словно вобрали в себя все бледное сияние луны.

— Как мне ни жаль прервать поцелуй, Престон, сейчас не время и не место. Нам нужно убираться отсюда, пока публика не явится искать молодца, который затеял шумную… — оба пригнулись от внезапного звука разлетевшегося стекла, — …драку. То есть вас.

— Меня? Это не я намеревалась раскроить вам голову рукоятью пистолета.

— Напомните, чтобы я поблагодарил вас позже. А сейчас идем за лошадью, черт возьми.

На этот раз он сел в седло с куда большей живостью, чем в первый раз. Было нечто большее, чем просто удовольствие пришвартоваться к спине Престон, когда они легким галопом продолжили обратный путь в Нордфилд.

Когда они отъехали от таверны настолько, что их не достал бы ружейный выстрел, Престон пустила кобылу спокойным шагом. Они ехали по темной сельской дороге, мерно покачиваясь в такт движениям лошади, и Уилл занимался тем, что воображал себе, как Престон могла бы выглядеть без слоев бесформенной одежды. Изящный гибкий торс. Маленькая, спелая, круглая грудь. Тонкая талия. А потом этот мускулистый округлый тыл, переходивший в пару длинных ног. Образ пришел неожиданно, приятно ускоряя бег крови по венам.

Каждое ее движение было соблазнительной комбинацией природной силы и врожденной грации.

— Снова возник вопрос, Престон. Где вы научились драться?

Ее лопатки шевельнулись, она пожала плечами.

— Я видела кулачных бойцов на ярмарке, время от времени мальчишки из конюшни в Уилдгейте затевали драки. Но главным образом по книгам.

— По книгам?

— Эту науку опубликовал мистер Джек Бротон, потом еще один джентльмен, Джексон, или кто-то другой, выдав себя за него, написал по крайней мере одну брошюру, насколько я знаю.

— Боже милостивый, вы действительно должны познакомить меня с вашим книготорговцем.

Он держал Престон за талию и крепко прижимал к своей груди, чтобы целесообразно распределить вес двух человек на одной лошади. А не по той простой причине, что Престон давала его заинтересованному телу легкий привкус облегчения. И несмотря на сомнительную одежду, от нее божественно пахло.

Сквозь забивающий все запах мокрой шерсти и холодного дождя просачивался теплый аромат цитрусов и чего-то еще, знакомого и солнечного.