Дыхание в басовом ключе
Шрифт:
– А что не так с Саратовом?
– Саратов? – сделал вид, что задумался Шес. – Да всё так. Чудный город, чудные девушки...
– Чудные родственники, – присоединился к нему Грег.
– Стебетесь, да? – зыркнул на них Хан. – Ну, ничего, ничего. И на моей улице перевернётся грузовик с родичами ваших жен.
– Да ни в жизнь! – отрезал ударник.
– Кое-кому надо перестать зарекаться, – пакостно ухмыльнулся басист, – и подсуетиться в ближайшее же время. Если он, конечно, не жаждет попасть под тот самый грузовик.
– Умеешь ты испортить настроение, – скривился
– А ты знаешь, что Олег это родной брат Виктории, – абсолютно неожиданно заявила Ленка, устраиваясь поудобнее на коленях мужа.
Вот, к чему она это сказала? И почему в ее прищуренных глазах танцуют румбу стадо чертей?
– Эх, – ударник склонил голову к плечу и печально цокнул языком, – похоже идеальных женщин не бывает. А я уже губу раскатал...
Мне в бок незамедлительно что-то воткнулось. Судя по вопросительному взгляду и насупленным бровям – указательный палец того самого брата.
– Это шутка, Олежек, – отмахнулась я и с облегчением вскочила, повинуясь приглашающему жесту Грини. Она уже закончила с Ханом и теперь звала меня, чтобы помочь снять грим. – Так что с Саратовом?
– Саратов... – Грег повернулся к гитаристу. – Можно рассказать?
Тот пожал плечами, словно показывая, что он тут вообще не причем, и Лёня, изредка перебиваемый хохочущим Шесом и фыркающим Ханом, поведал следующее.
Было это пару лет назад.
Рельеф давали концерт в славном городе Саратове и Хан, бывший в ту пору не разлей вода с ритм-гитаристом в плане потаскаться по бабам, познакомился с девушкой. Ну, как познакомился? Поймала она не особо сопротивлявшегося парня прямо после выступления и предложила... хм... ну, скажем, пообщаться поближе. Возражений не последовало и без лишних проволочек поехали к ней домой. Ночь была долгой и жаркой, а с утра собиравшийся потихоньку улизнуть Хан обнаружил на кухне всё честное семейство при полном параде – отец, мать, старшая сестра и жизнерадостный щенок афганской борзой.
В пылу ли страсти, в пьяном ли угаре, но не сообразил он, заваливаясь в квартиру ночью, поинтересоваться, одна ли девушка живет.
Вот и просидел там полдня, игнорируя бесчисленные звонки потерявших его ребят и вынужденный общаться с родственниками своего одноразового развлечения. Да и не общение это было, а скорее допрос с пристрастием да элементами давления. А все потому, что отец девицы оказался чрезвычайно заинтересованным в данном общении майором милиции. С такими не шутят. И таким не объяснишь в двух словах разницу между быстрым перепихом и любовью до гроба. Хотя, насчет гроба возможны варианты.
К полудню его уже называли сыночком, а сама девчонка даже не пыталась предпринять каких-либо попыток разрешить недоразумение. Напротив, ситуация ее, кажется, более чем устраивала, и она уже во всю примеривалась к новой фамилии. В общем, Хан и сам не поверил своей удаче, когда его, после долгих нотаций и, чего греха таить, откровенных запугиваний, вдруг отпустили, взяв напоследок обещание никогда
Рассказав ребятам о таком, мягко сказать, напрягающем приключении, он дал клятвенный зарок никогда больше и ни под каким видом не связываться с незнакомыми нимфоманками. А на следующий день, абсолютно неожиданно для всех, пошел туда опять. И специально вечером, когда все семейство, включая перепугавшего его до чертиков отца, наверняка было в сборе.
Шес тогда, помнится, только пальцем у виска покрутил и обозвал искателем экстрима.
Встретили его настороженно. Девушка попыталась было утянуть в свою комнату, но Хан, аккуратно вывернувшись, уединился на кухне с отцом. О чем они там говорили, осталось тайной до поры до времени, только вышли они чрезвычайно довольные и как будто договорившиеся о чем-то.
До отъезда Хан заскакивал к ним еще несколько раз, всегда по вечерам. Девушку немного смущало его ровное скорее братское, чем хоть в какой-то мере романтическое, поведение. С другой стороны это было объяснимо, поскольку встречи их проходили под неусыпным надзором семьи, при котором особо не пофлиртуешь.
По большому счету, эти вечерние чаепития устраивали всех, кроме старшей сестры, отчего-то невзлюбившей Хана с самого первого дня. Точнее, изначально, она восприняла его довольно равнодушно, философски относясь к загулам своей младшей сестры. Но вот после повторного визита словно взбесилась и всё пыталась открыть младшей глаза да наставить на путь истинный, убеждая, что Хан неподходящая партия. Но кто бы её слушал. Тем более, что отец не был против.
И вот настало время вернуться в Москву. Хан чуть ли не каждую неделю заказывал в Саратове доставку цветов, ходил угрюмый и мрачный, и сутками напролет писал. Его лучшие любовные тексты были написаны в тот период. Ребята только диву давались, что же произошло. И только Шес, к тому времени уже разобравшийся, что к чему, загадочно улыбался.
И так бы это и продолжалось, наверное, еще долго, если бы месяца через четыре, осмелев после всех этих подарков и прилагавшихся записок, девушка не начала мягко намекать, мол, пора бы уже выводить отношения на новый уровень. Вон подруга ее замуж недавно вышла, сестра предложение получила, а она чем хуже?
И Хан словно взбесился. Разгромив после этого звонка студию и подравшись с Шесом, он неожиданно... заслал сватов.
Представьте себе удивление мирных жителей Саратова, когда томное утро выходного дня прервали резкий звонок в дверь и нарисовавшиеся вслед за ним непередаваемо колоритные Шес с Грегом.
– У Вас товар, у нас купец, – заявил сверкающий свежеподбитым глазом ударник Рельефа, внаглую проходя на кухню. – Будем торговаться или так отдадите?
– Ох, ты ж батюшки! – хлопнула в ладоши опешившая мать семейства и помчалась будить Андрюшкину зазнобу, боязливо косясь по пути на утыканного пирсингами, как ежик колючкам, Грега. И только отец спокойно посмотрел на них, закурил и сообщил:
– Будет не просто. Он в курсе?
– Разберемся, – пообещал Шес, тоже прикуривая.
Минут через пятнадцать на кухне появилась сверкающая и разодетая невеста.